Дело побежденного бронтозавра

Загорский подал тапочки Пятнадцатому. Тот неожиданно мягко улыбнулся ему.

— Значит, если я все расскажу, вы обещаете отпустить меня?

— Обещаю, — твердо сказал Загорский. — Но сначала возьму с вас клятву, что вы не будете больше участвовать в этой войне.

Японец кивнул: сначала они сами брали с русских эту клятву, теперь русские берут эту клятву с них. Что ж, он все понимает…

В дверном замке загремели ключи — вернулся штабс-ротмистр.

— А вот и я, — весело сказал Палеев, входя. В руке у него был поднос, на котором лежала тонкая стопка бумаги, перо и чернильница.

Он поставил поднос перед японцем. Тот улыбнулся, коснулся бумаги кончиками пальцев, приподнял один листок, как бы взвешивая.

— Хорошая бумага, — сказал он, скаля зубы, — белая. И острая…

Загорский не успел еще осознать страшного смысла его слов, как Пятнадцатый мгновенным движением полоснул себя листом бумаги по сонной артерии. Кровь с силой брызнула прямо на бетонный пол, заливая, марая его темно-красным. Оскалившись, японец опустился на колени. Кровь все брызгала и брызгала из него, как будто из прохудившейся водосточной трубы.

На миг ротмистр и Загорский застыли, как вкопанные, — но только на миг. В следующую секунду оба ринулись к японцу. Ротмистр суетился, что-то кричал, хватал японца за руки, не давая подойти к нему статскому советнику. В конце концов тот просто отпихнул его в сторону и, обрушив Пятнадцатого на пол лицом кверху, пережал ему сонную артерию. В одно мгновение кровь обагрила руки статского советника, забрызгала застывшего в растерянности штабс-ротмистра.

«Вот это и называется — по локоть в крови», — вяло подумал Загорский, глядя на свои красные мокрые ладони. На полу прямо перед ним захлебывался, угасал Пятнадцатый. Еще один толчок, еще всхлип, еще содрогание… Загорский зажимал рану, давил, но было поздно — слишком много крови успело вытечь из арестованного. Японец всхлипнул еще пару раз, тело его вытянула длинная судорога, и глаза померкли.

— Какого дурака мы с вами сваляли, господин Палеев, — хмуро сказал статский советник, поднимаясь с колен, — какого удивительного дурака…

— Кто же мог знать, что он бумагой зарежется? — слабо возразил штабс-ротмистр, тщетно пытаясь оттереть кровь с мундира носовым платком.

— Я, — глухо отвечал Загорский. — Я мог знать и, более того, должен был предусмотреть…

С этими словами Нестор Васильевич молча повернулся и вышел из камеры.

Глава шестая. Свой среди чужих

Гостиница «Тихий океан» на Светланской, устроенная владивостокским купцом Ивановым, с самого начала планировалась так, чтобы быть вполне удобной даже иностранцам. Речь, разумеется, идет здесь о настоящих иностранцах — британцах, американцах, немцах, французах, — а не о желтом населении Владивостока, которое, по мнению российской администрации, прекрасно себя чувствовало и в своих азиатских трущобах.

Гостиница была построена на беспроцентную ссуду в тридцать пять тысяч рублей, выделенную по высочайшему повелению Его Императорского Величества.

Отдельное условие, которое выставлено было купцу Иванову при постройке «Тихого океана», состояло в том, чтобы здание не соединялось ни с какими увеселительными заведениями. Суть этого условия состояла, разумеется, не в том, чтобы блюсти нравы приезжающих европейцев, а чтобы избавить их от докучного соседства с бесцеремонными содержателями публичных домов и курилен и показать русский Дальний Восток лицом, а не другим каким-то местом, неудобосказуемым в приличном обществе. Местная русская администрация здраво рассудила, что иностранец, буде он захочет увеселиться, вполне способен сам отыскать неприятности на свою голову и в помощи официальных властей никак не нуждается.

Следствием всех этих условий и соображений стало появление в самом начале Светланской улицы изящного и одновременно внушительного трехэтажного дома, в котором разместились роскошные номера с ваннами и туалетами, а постояльцев обслуживал персонал, говорящий по-английски и по-французски. Иными словами, если и был во Владивостоке рай для богатых иностранцев, располагался он как раз здесь, в гостинице «Тихий океан». Это был первый по-настоящему роскошный отель, устроенный в городе во второй половине девяностых. Впрочем, к началу XX века конкуренцию ему составили и другие заведения — «Европейская гостиница», «Дальний Восток», «Славянский базар», «Новый свет» и иже с ними. Конкурировать с «Тихим океаном», они, конечно, могли, но вот переплюнуть его — едва ли.

Так, во всяком случае, считал Ганцзалин, в ожидании хозяина вольготно расположившийся на мягчайшем кожаном диване и, как сказали бы некомпетентные в вопросах медитации европейцы, созерцавший сейчас свой пуп. Однако от почтенного этого занятия его оторвал Загорский, каменным шагом пушкинского Командора вошедший в номер. Ганцзалин был не бог весть каким дон Гуаном, однако и он при виде хозяина испытал некоторый трепет. Статский советник был огорчен и даже не считал нужным это скрывать.

— Что-то случилось? — спросил китаец, принимая приличествующее ему по штату вертикальное положение.