Дело Саввы Морозова

Ника только усмехнулась про себя. Туда-то он, конечно, первым делом и сунется, куда же еще! Порвал там, не порвал, это все мелочи. Припечет по мужской части – про все забудет. Опыт жизни на Хитровке ясно говорил девушке, что у мужчин на первом месте стоят развлечения с женщинами, а уж потом все остальное.

Однако Ганцзалин оказался прав – Морозов действительно не приезжал во Вспольный переулок, где располагалась квартира Желябужской, но не потому, о чем говорил китаец, а потому, что та в конце марта уехала в Ялту с новым кавалером, писателем Максимом Кислым.

– Не Кислым, а Горьким, – наверняка поправил бы ее Нестор Васильевич, если бы услышал, как она зовет любовника Желябужской. Но он, к счастью, не слышал ее, так что знаменитый литератор неожиданно для самого себя обзавелся новым псевдонимом – Максим Кислый.

Впрочем, Кислый там или Горький, а проявил он себя как настоящий мужчина – вывез даму на море, отдохнуть да развеяться, а не только любить ее в хвост и в гриву. Ника бы тоже не возражала, если бы ее кто повез на море. Да вот хоть бы, например, статский советник Нестор Васильевич Загорский мог бы вывезти, почему нет? Она бы, конечно, покобенилась немного для виду, но потом, само собой, согласилась бы: дура она, что ли, отказываться от своего счастья?

Вот только статский советник почему-то совершенно не спешит ее никуда вывозить и даже, кажется, вовсе не держит ее за женщину, а только лишь за своего секретного агента. Наверное, были у него другие женщины, повзрослее да попышнее, чем она. Ну, ничего, капля, говорят, камень точит. Ника себя еще покажет, ей всего только шестнадцать лет.

– «Шашнадцать!» – передразнивал ее Ганцзалин. – Взрослая барышня уже, говори по-человечески.

А она и говорила по-человечески, точнее сказать, говорила так, как привыкла, как все вокруг нее говорили. Правду сказать, если бы она заговорила привычным на Хитровке языком, обычные люди, не хитровцы, от нее бы и вовсе отшатывались, как от прокаженной. Что делать, язык там был принят грубый и дикий и состоял в основном не из числительных, а из слов совсем другого рода и назначения.

Ну, словом, покумекав, решила она ехать прямо на Никольскую мануфактуру. Однако немножко замешкалась – и к счастью. Пока сидела и думала, заметила, что в ограде морозовского дома прячется неизвестный ей человек, точнее даже сказать, не человек, а господин. Когда он случайно попал в свет фонаря, стало видно, что одет он очень прилично: на голове – шляпа, в руке – трость, на лице – усы и бородка. Зачем бы, подумала Ника, такому приличному господину прятаться, если он не шпион? А раз так, спешить не будем и для начала сами за ним последим.

Вот так и вышло, что приличный с тросточкой следил за домом, а она следила за ним. И до того они доследились, что настал уже вечер, стемнело, и, наконец, воротился домой и сам купец Морозов.

Морозов вошел за ограду дома, но в сам дом войти не успел – у него на дороге возник господин с тросточкой. У господина этого с купцом тут же завязался разговор. Разговор был настолько энергичным, что Ника даже забоялась слегка: а ну как незнакомец сейчас возьмет да и хватит Морозова своей тростью промеж ушей – что тогда делать? Караул кричать, самой на защиту бросаться или еще что?

На ее счастье, никто никого бить не стал, только переговаривались. С того места, где сидела Ника, разговора ей было не слышно, видна была лишь физиономия Морозова и спина приличного господина. Ясно было, однако, что разговор купцу не нравится, потому что он хмурился и лицо у него как бы одеревенело. Наконец Морозов покачал головой, сказал несколько слов, которых Ника опять не услышала, и выразительно указал собеседнику на калитку в ограде, как бы давая понять, что разговор окончен. Однако тот, с кем он разговаривал, судя по всему, беседу оконченной совсем не считал и продолжал что-то говорить.

С полминуты, наверное, слушал Морозов своего собеседника молча, только с каждой секундой багровел все больше, и монгольское лицо его с узкими, словно бойницы, глазами будто бы начало опухать. Наконец, не выдержав, он махнул рукой перед носом приличного и закричал так, что его услышала даже Ника.

– Вон отсюда! – кричал Савва Тимофеевич. – Вон! И чтоб я больше вас не видел!

Он так кричал и так размахивал руками, что даже Ника, наблюдавшая всю эту сцену с некоторого отдаления, слегка опешила. Что же это за миллионщик такой, люди добрые, он ведь и покусать может!

Похоже, собеседник морозовский тоже был несколько удивлен, во всяком случае, решил больше не испытывать судьбу и быстро ретировался. Когда он проходил неподалеку от Ники, та услышала, как тот бормочет себе под нос:

– Это черт знает, что такое! Похоже, Савва и правда не в себе. Таких изолировать надо, он ведь и в горло вцепиться способен…