Дело Саввы Морозова

А впрочем, черт их знает, этих статских советников, мир совершенно сошел с ума и встал с ног на голову – чего стоит одна только война с японцами. Ведь обещали разгромить азиатов чуть ли не в один день, а бои уже второй год длятся, и не видать им ни конца и ни краю… Того и гляди половину труппы на войну заберут. Немирович полагал, что уже к началу сезона 1904–1905 годов выйдет Россия безусловным победителем, и попал, по своему обыкновению, пальцем в небо. Нет, пора это все заканчивать, иначе того и гляди придется заключать какой-нибудь позорный мир, а то и вовсе до капитуляции достукаемся.

В соображениях своих Константин Сергеевич был совершенно прав – и по части войны, и особенно по части Загорского. Нестор Васильевич устремился за Цимпер вовсе не из-за ее женских прелестей, и даже не актерская ее игра произвела на него впечатление. Он действительно хотел кое о чем с ней переговорить.

Результатом разговора он остался вполне доволен. Оказалось, что и кроме Андромахи Егоровны были люди, которым крайне не понравилось, что Морозов передумал оплачивать студию. У людей были серьезные планы, и планы эти вдруг обрушились, оставив кое-кого у разбитого корыта. Тут был повод поискать врагов Саввы Тимофеевича, и врагов непримиримых. Хотя некоторые полагают, что актеры – людишки жидкие и героические характеры могут представлять исключительно на сцене, Нестор Васильевич знал, что, во-первых, жидкость актеров несколько преувеличена, во-вторых, если сам не можешь чего-то сделать, всегда можно за умеренную плату нанять того, кто это сделает совершенно за милую душу.

Занеся в список всех, кто, по мнению Цимпер, оказался наиболее обиженным в результате лопнувшего театрального предприятия, Загорский откланялся. Андромаха Егоровна, ждавшая, кажется, от представительного статского советника беседы более содержательной, проводила его разочарованным взглядом.

Глава седьмая. Ночные гости

Тайный агент господина Загорского Вероника Станиславовна Шульц, она же Ника, пребывала в чрезвычайно дурном расположении духа. В самом деле, сначала дают задание, с которым она, по собственным словам Нестора Васильевича, прекрасно справляется, а потом отсылают обратно домой. Как прикажете это понимать?

Нет, сам Загорский объяснил это все очень убедительно: не хочет подвергать ее риску. Ну а сами-то они с его Газолином разве риску не подвергаются? И почему, скажите, ему своя шкура менее дорога, чем жизнь какой-то там девчонки с Хитрова рынка?

Можно было, конечно, плюнуть на все да и отправиться на квартиру, благо оплачена она была на месяц вперед. Но не таков характер настоящих секретных агентов – во всяком случае, не таков он был у Ники. Загорский отстранил ее от наружного наблюдения – что ж, попробуем наблюдение внутреннее. Ей уже было известно, что в последнее время Морозов редко выходит из дому, а если и выходит, то не один, а все время с кем-то. Значит, невелика вероятность, что его потревожат на улице. А вот если кто-то, скажем, проберется ночью в дом – это может прямо угрожать жизни миллионщика. Странно, что этого до сих пор никто не сделал…

Помня, что за домом Морозова следит теперь Ганцзалин, Ника дождалась ночи и, стараясь не попадать под фонари, обошла вокруг дома. Что ж, при определенной ловкости вполне можно вскрыть окна на первом этаже и тихо залезть внутрь. Преступнику оставалось бы только осмотреться на месте и обнаружить спальню Саввы Тимофеевича. Само собой, в доме есть слуги, но слуги ведь тоже люди и по ночам, вероятно, тоже спят. Таким образом, сколько ни следи снаружи, главная слабость всегда появляется внутри, в непосредственной близости…

Савва Тимофеевич тем временем даже и не подозревал, какой он подвергается опасности. Точнее сказать, подозревал, но не думал, что она может быть так близка. Он пребывал в настроении смутном и чрезвычайно раздраженном. Он и сам теперь понимал, что идея отдать Андреевой страховой полис на такую огромную сумму была дурацкой, если не сказать самоубийственной. Нет, конечно, сама Маша никогда в жизни не сделает ему ничего худого, да и Красин, он уверен, тоже. Но прав был Загорский, когда сказал, что, помимо них, есть в партии большевиков и совсем другие люди.