Дело шести безумцев

Очередное потрясение ждало меня все это время внутри рюкзака, внутри самой безобидной вещи, какую я могла вообразить… пока искала бумажные салфетки, уже не в силах растирать сопли и слезы по лицу, на пол выпал учебник «Психология криминалиста. Первый курс» и закладка, оставленная в нем Камилем.

Это была его книга. Та самая, которую он сунул мне в руку, убеждая, что мое место в бюро.

Закладкой оказалась фотография.

Портретный снимок, упавший лицевой стороной на грязный пол. Подняв его, вытерев и перевернув, я окоченела в сто пятисотый раз за день. Еще немного, и мной пора будет украсить ледяной мост Аллы, что вел к вазе с отравленной токсином пшеницей.

Все, что я могла сказать, точнее, прошептать, звучало так:

– Боже… боже, как это красиво… Алла, как же это красиво…

Я сжала фотографию в кулаке, и из меня вырвались вопль и визг, сто тысяч децибел, от которых порвались струны-провода за окнами поезда.

На крик прибежал напуганный машинист.

– Скоро тронемся! Не бойтесь!

Да, я тронулась разом по всем существующим рельсам нормальности.

И почему-то я была… счастлива.

* * *

– Куда вам? – спросил таксист. – Я такого адреса в навигаторе не вижу. Нет такого дома на Осенней.

– Везите к тому, который рядом.

Кажется, это были первые произнесенные мной вслух слова за последние два дня, поэтому голос прозвучал низко и хрипло.

– Простыли? – сочувствующе покачал головой шофер. – На севере побывали? Одеты вы, как после Северного полюса, в пуховик, а на дворе июнь! Хотя вон, в селе каком-то на другом конце планеты выпал снег. Завалило целый лагерь. То ли фестиваль там был какой-то, как «Бернинг Мэн»! Слыхали?

– Айс Мэн, – придумала я.

– А! Ясно! Говорят, небо с ума посходило. Какой-то взрыв на солнце случился, красота, конечно, но радиация ж. Полярное, чтоб его, сияние… алое, красное – глаз не оторвать! А потом снежище повалил! До сих пор не откопать машины, дома. Чудом никто не пострадал.

– Остановите здесь, – попросила я.

– Так еще километра два.

– Прогуляюсь.

Мне не хотелось прогуливаться, но я увидела сквозь стекло машины кафешку, а все, что мне было необходимо, – максимально крепкий кофе. То есть… очень крепкий…

Сколько еще раз за будущие двадцать два года (метафорические) я не смогу произнести слово «максимальный»?

– Латте, пожалуйста, на банановом молоке с апельсиновым сиропом.

– Момент!

– И эспрессо туда влейте еще. Два… Нет, лучше четыре.

– Как скажете, – удивилась бариста, но приготовила все точно так, как я попросила.

Присев за высоким столиком, я смотрела на посетителей. Едят круассаны, пьют смузи, откусывают от бейглов, жуют эклеры. Я смотрела на них и думала, кому из них понадобится «карта к спасению»?

Завязав куртку вокруг талии, я шла по тридцатиградусной июньской жаре в оленьих унтах, горнолыжных штанах и пила обжигающий кофе.

Таксист оказался прав. Дома номер 3/15 не было, но был дом 15/3. Набрав номер квартиры на домофоне, я ждала минуты две.

– Да?

– Это Кира.

На этаже мне в ноги тут же шмыгнула Геката и заскребла лапками, чтобы я взяла ее на руки. Сюда ее отвез Камиль перед нашей «командировкой», а я раньше никогда не была дома у Воеводина.

– Здравствуй, проходи, – открыл дверь он, одетый в мягкий домашний костюм серого цвета.

– Сколько времени? – спросила я.

– Восемь утра.

– Нужно поговорить.

– Знаю. Думал, встречу тебя в бюро.

– У меня нет пропуска.

– Держи, – протянул он пластиковую карточку, выудив ее из конфетницы.

– У меня в такой китайские печеньки лежат и справки с анализами ДНК.

Уютный круглый стол с длинной скатертью. С одного края самовар, обвешанный баранками и бубликами на канатных вязанках. Заварник под хохлому пыхтел горячим паром.

– Завтракай, Кира. Вот йогурты, вот бутерброды. И вот еще, выпей-ка вот этого.

Потянувшись к верхней полке, Воеводин достал коричневый бидон.

– Настойка из одуванчиков, разных трав. Моя мать была в поселке нашем травницей. Хвори лечила. От ангины до запоров.

– А у меня запор?

– Вдруг поможет.

– Прос… проговориться?

Я взяла граненый стаканчик, куда Воеводин добавил капель шестьдесят настойки.

– Горькая… – запила я ее скорее чаем.

– Погоди, сейчас рецепторы включат защитный механизм, и почувствуешь сладость.

– Это что… аллегория? Что после горечи наступит сладкое время?

Воеводин взглянул на часы:

– Да нет, наступит время выезжать на работу.

– Сегодня вы опоздаете, Семен Михайлович.

Он сел за стол на табуретку, скрестив руки под подбородком:

– Диалог или монолог?

– Диалог. Короткий.

– Слушаю.

– Я знаю.

Вот и весь наш диалог. Сказав это, я замолчала на десять минут.

– Знаю, кто сделал все это.

– Ты про самоубийства?

– Их карты еще в детстве нарисовала Алла, а потом они висели на доске у вас в бюро. У людей не было никакого шанса… мы не знали, кто на них.

– Кира, ты была в Оймяконе. С Камилем Смирновым. То, что вы нашли, забрал Максим Воронцов. Что вы нашли там?

– Это его земля. Его лабиринт. Его сестра. Максим мог забрать все, что хотел.

– Что вы нашли? – повторил Воеводин.

– Косвенные улики. Сплошную аллегорию, Семен Михайлович.

– Косвенные? Но ты сказала, что все поняла.