Дело шести безумцев

– Кто мог знать, что я пью это дурацкое латте?

– Скажи спасибо однокашнику Акашнику. Никогда он мне не нравился. А ты позволила ему внести за тебя оргвзнос.

– Я отдаю ему частями.

Макс посмотрел на меня так, словно девушка владельца кафетерия платит в этом кафетерии за бесплатные для всех трубочку, сахар или салфетки.

– У тебя не возьму, Макс, а если вернешь ему вместо меня, то я…

– То что?

Я молчала, понимая, что хватит на сегодня шантажа.

– Думаешь, отравлено? – спросил Максим, решая, откусывать еще раз от бургера или нет.

– Если да, то мы поубиваем друг друга в борьбе за лампочку Ильича, приняв ее за райское яблоко. Я не понимаю, почему вообще нас сюда бросили! Должна быть причина, и этот латте, – крутила я стакан, – это ребус.

– А мы в квест играем? Как выбраться из запертой комнаты? Я поищу подсказку вон там, – поднял Максим край матраса, – ничего нет. Может, за картиной. А! Ее тут просто нет!

– Картина перед тобой, – рассматривала я стаканчик с кофе. – Если знаешь, как скосить глаза, чтобы увидеть.

– Только не коси, если дом начнут штурмовать. А то будешь смотреть мне в нос или в ухо вместо глаз.

– У тебя посттравматический стресс, Максим, – не слушала я его, – поэтому тебе от всего смешно.

– Не посттравматический, а сейчас-травматический стресс! Что видишь в этом кофе, Кассандра?

Сбросив крышку, я отпила из стакана:

– Четыреста миллилитров, температура шестьдесят градусов, остывает по одному градусу в минуту, в геометрической прогрессии с шагом два. Стакан остыл до тридцати пяти градусов. Его везли сюда двадцать пять или тридцать минут.

– С чего ты взяла, что его температура тридцать пять градусов?

– Такая же, как у человеческой слюны.

– А ты знаешь, какая у нее температура? Боюсь спрашивать откуда…

– Со стажировки. Камиль рассказывал, когда делал вскрытия. Стаканчик без названия кафе, коричневый, такой можно купить где угодно, но вот тут на дне есть что-то красное.

– Кровь! Я знаю, это кровь!

– Кровь окисляется, и за тридцать минут пятно стало бы коричневым. Это… – потерла я его между пальцев. – Помада.

– Помада? С губ бариста?

– Работая бариста, я донышки стаканов гостей к губам не прижимала. Нужно сохранить его. Может, получится взять отпечатки.

– Уверен, Дрон и Варяг не будут просить вернуть мусор на сортировку.

– Не ешь всю еду сразу. Неизвестно, будут они кормить нас еще или нет.

До конца дня мы с Максимом развлекались тем, что он держал меня на плечах, пока я вырезала гвоздем форточку, боясь, что наши похитители смогут услышать звон битого стекла. Через три часа ювелирной гвоздеобработки осколки начали отламываться, оставаясь у меня в руках. Теперь можно попробовать подковырнуть прутья решетки.

– Даже без прутьев в это окно только голова пролезет, – оценил размер щели Максим.

– На востоке говорят, пролезет голова – пролезет все тело.

– Твое гибкое тело, может, и пролезет. А мое с половиной бургера в желудке точно нет, – сделал Максим логичный вывод.

– Чтобы узнать это, нужно выковырять еще шесть прутьев.

– К полуночи успеешь?

– Ты куда-то спешишь?

– На массаж шеи, Кирыч.

– Тогда успею. К полуночи твоего тридцать восьмого дня рождения.

– Ну нет! – опустил он голову вниз, снимая меня с плеч. – Я не собираюсь спать с тобой на этом матрасе всю нашу бурную молодость!

Разжав мои ладошки, он увидел царапины и порезы от срывающегося по коже гвоздя, полученные, пока я выковыривала решетку.

– Кир…

– У меня прививка от столбняка, – успокоила я его своим привычным способом, не обращая внимания на травмы.

Максим вздохнул:

– Ты просто тащишься от этого, да? Стягивая с тебя зубами кляп, клянусь, я чувствовал, что это тебя возбуждает. Ты вообще боишься хоть чего-нибудь?

– Да.

– И что это?

– Я боюсь узнать…

– Тогда забей. На пленки… на прошлое!

– Не могу. Я следователь, и должна.

– Ты никому ничего не должна.

Он подошел и уставился мне прямо в глаза:

– Я тоже боюсь. Что, если… убийца твоих сестер заберет тебя тоже?

– В метафорическом смысле?

Он не ответил. Что это мог быть за убийца? Куда он меня заберет? Внутрь зазеркалья, где жили теперь мои сестры?

В тот день нас больше не кормили, а в два часа ночи я услышала, как завелся двигатель минивэна. Толкнув Максима в плечо, я его разбудила.

– Уезжают… Слышишь?

Теперь без стекла в форточке мы слышали все, что происходило на улице.

– Может, снова тебе за банановым латте? – зевнул он.

– Если их закроют за драку или аварию, продержат там трое суток.

– А сколько можно прожить без еды и воды? – покосился он на остатки фастфуда.

– Без воды дней десять, без еды месяц.

– Их сто раз успеют отпустить. За драку-то! Не переживай.

Я подбежала к окну, принимаясь стучать гвоздем по железным прутьям.

– Кир! А если один из них остался? – рванул ко мне Максим.

– Надо привлечь внимание! Может, услышит кто? Здесь же место преступления!

– Здесь будут три места преступления, если те двое войдут сюда.

Я вздрогнула:

– Потому что… они нас…

– Потому что… я их.

Я вздрогнула снова, решив, что еще одного такого раза в анамнезе нашей лавстори не будет.

Отложив гвоздь, я подтянулась к крошечной форточке нашей землянки, чувствуя запах стертой резины.