Дело шести безумцев

Стянув немытые волосы с засохшей кровью в высокий пучок, я натянула бейсболку, солнечные очки, драные джинсы и футболку (ну хорошо, три!)…

– Что с ней? – допытывалась я, пока мы ехали на такси. – Что с Полиной?

– Доставлена в ожоговое отделение. Это все, что знаю. И запомни, тебе нельзя говорить, что у тебя тоже обнаружен токсин. Ваши фамилии засекречены.

– Я чуть не убила Максима, а Поля чуть не убила себя… Что это за яд, Камиль? Откуда он?

– Расшифруй стих Аллы, и узнаешь. Он написан для тебя. Не для Жени и его филологов, не для Максима и его лаборантов, не для меня и моих трупов.

– Чтобы его расшифровать, нужно быть лингвистом, трупом, ученым и мной? Камиль, что это за открытка из преисподней:

«Ты меня убьешь?

ответ а): да

ответ б): вариант а

ответ в): вариант б

ответ Аллы: вы уже мертвы».

Я надевала бахилы почти в кувырке по полу, чтобы было быстрее, забыв о боли во всем теле.

– Шестой этаж, три поворота налево, – подсказывал Камиль.

– Был здесь?

– Я во всех моргах был. И больницах.

Возле палаты стоял Воеводин. Увидев нас, он пошел, предупреждая на ходу:

– Родители Полины здесь. А вы для них – сотрудники бюро. – Он посмотрел на меня: —Кира, ты в порядке? Что на тебе надето?

Он имел в виду бейсболку, заплаканные глаза, безразмерную черную фуфайку Камиля, поверх которой я нацепила футболку, майку и топик (именно в такой последовательности). Я оставила фуфайку, потому что она была с длинными рукавами, благодаря чему Воеводин не увидел свежих швов на татуировке.

– Ну я…

– Она поссорилась с Воронцовым. Утром я взял кровь, и мы сразу прибыли по вызову.

Воеводин принялся «раскладывать»:

– Со слов матери, вернувшись с бала, Полина сняла с головы корону, в которой была на празднике. Она положила ее на включенную газовую плиту. Когда сплав нагрелся и начал плавиться, Полина вернула корону себе на голову. В итоге она получила ожоги лица, ключиц, шеи и поясницы.

– Я говорила с ней. На балу… – судорожно вспоминала я. – Она принесла морковный фреш. Она пила его, а я только в руках держала.

– Семен Михайлович, нужно проверить продукты с бала, напитки из компании по прокату лимузинов. И еще, хочу провести анализ стен в квартире, где живет Журавлева, на асбест, мышьяк, ртуть и химикаты.

Воеводин согласился:

– Назначай экспертизы. А стены? – не скрылось от Воеводина что-то новенькое. – С какой целью? У тебя в квартире что-то произошло?

– Убийство, – ответила я. – Убийство романа с прописной буквы.

В тот день нам с Камилем не удалось поговорить с Полиной. Она была под снотворным и крепко спала. Возле ее кровати сидели родители, и, увидев их через стекло, я отказалась идти дальше.

– Им сейчас никто не нужен. И мы им не нужны. Полицию в такие моменты всегда ненавидят за то, что она уже ничего не может сделать.

– Но мы не из полиции.

– Тем более, Камиль. Значит, мы справляемся в два раза хуже.

Я дожидалась Камиля, пока он перемолвился парой слов с родителями Полины и вышел из палаты.

– Едем.

– Запрешь меня? – болтала я ногами в тапках, забыв переобуть их.

Я понимала, что могу поступить так же, как Полина, причинив вред себе или окружающим, и оставлять меня одну – не лучшая идея.

Камиль озвучил свою открытку:

– Вариант а) в камеру бюро до выяснения обстоятельств – или вариант б) к тебе под мою ответственность?

– А варианта «г» нет? Мне бы он подошел. У меня сплошное «г», Камиль.

– Кира… это ради твоей безопасности.

– Не утруждайся, Камиль. Я немного тоже криминалист… я знаю, что будет дальше.

Эту ночь Камиль провел у меня в квартире. Он выдернул из стен все ножи, удивился, что у меня нет лампочек в люстрах, а все столовые приборы деревянные. На ночь он дал мне какое-то успокоительное, и я открыла глаза только утром.

Молча мы собрались на службу и выехали в бюро. Выходя за дверь, я оглянулась, решив почесать Гекату за ухом:

– Вот и все, хоряшик.

На крыльце бюро нас с Камилем встретил Воеводин в сопровождении двух сотрудников из юридического департамента.

– Вот и все, Камиль, – повторила я, с ностальгией бросая взгляд на особняк Страховых.

– Тебя не увольняют. Только временно отстраняют, пойдем, – позвал нас всех Воеводин в переговорную первого этажа, где обычно проходили встречи с гостями, у которых не было допуска в здание.

Я села на самый крайний стул, не собираясь снимать с глаз темные очки.

Может, будь я без них, заметила бы знакомых, что уже сидели за столом, – очень дорогого адвоката семьи Воронцовых и его клиента.

– Кира, – произнес Сергей Владиславович первым, и я почему-то вздрогнула. Воронцов пересел ко мне ближе, но я даже голову в его сторону не могла повернуть. – Кира, я никогда не одобрял того, что творила Алла. Я отговаривал ее. Не хотел звонить твоему отцу. Но она… моя дочь. И она мертва. Какой бы она ни была, я похоронил ребенка.

– Мои родители похоронили двух.

Голос Воронцова из успокаивающего сразу же стал ледяным: