Он громко вздыхает, как обычно, когда хочет дать понять, что раздражён, но всё понимает, хотя его идеи борются с моральными принципами. Я представляю себе его высокое и худощавое тело, подтянутое кето-диетой и рубкой дров. Он занимается земледелием, выбирается в походы, ходит на снегоступах и катается на беговых лыжах на своей земле, чтобы вот так вот рассуждать о жизни. Как всегда.
— Понятно?
— Угу, — отвечает он. И в мгновение ока мы снова в сговоре, как были давным-давно, как были всю нашу жизнь, начиная с Определяющего Жизненного События с тётей Вайолет. Мы хранили её тайну с детства — тяжёлое бремя.
Может быть, поэтому мы, не сговариваясь, решили жить особняком — трудно быть верным кому-то, храня в памяти страшный секрет. Может быть, поэтому Тоби так и не женился, а я столько времени мучилась недостижимой любовью. Сложно сказать. На долю секунды в моем сознании всплывает образ Генри, и моё сердце начинает бешено колотиться при мысли, что я еду к нему. Все это время я была в боевом режиме, но я еду к Генри, а Тоби говорит по телефону в моем пентхаусе. У меня перехватывает дыхание. Все люди, к которым я питаю сокровенные чувства, теперь втянуты в эту смертельную игру: Генри, Тоби, Лена. Любимый мужчина, брат, космическая сестра.
Тоби возвращает трубку Виктории, и я слышу, как он уходит, вероятно, осматривать мой дом, где за последние несколько лет был всего два раза. Может быть, он разглядывает камешки, которые я разложила на подоконнике. Они задержат его внимание, поскольку он единственный, кто знает, что они означают. У него тоже на подоконнике камешки. Это память о тёте Вайолет или её визитная карточка.
Виктория шепчет в трубку:
— Слушай, у него точно никого нет? Потому что … ну ты вообще знаешь, как он выглядит, твой брат? — Её голос доносится до меня сквозь какой-то скрежет по металлу.
— Виктория, как бы это … —
— А ты думала, я не украду твою кофемашину? Чёрта с два. Она поедет со мной в Салем, а потом ко мне домой. Это моя плата за то, что я несколько часов тут пинала буи, сидя на твоём жутко непрактичном диване, ну и за всё остальное. Эй, Тоби, можешь мне помочь?
Так, что мы имеем? Лена жалуется на «Говняшки», Виктория крадёт мою кофемашину, Брэд храпит, явно достигнув фазы быстрого сна, ну и Тоби вылез непонятно откуда, как чёрт из табакерки. Одна Самера молодец. Она занимается чем-то нормальным, например расследует наше дело. Я кладу трубку.
Нет, Виктория, увы, не во вкусе Тоби. В его вкусе кто-то абсолютно независимый, кто-то, кто не выносит офисной рутины, кто-то, кто мог бы построить себе хижину посреди цветочного поля, чтобы там реставрировать старые картины, писать работы о неизвестных классических картинах классических художников и отказываться от моногамии до тех пор, пока не появится кто-то необыкновенный — не с этой планеты — кому можно будет взорвать её мир. Тоби как раз такой — необыкновенный и не с этой планеты. Он способен взорвать что угодно. Но я не собираюсь становиться свахой для Лены и моего братишки, философа из захолустья. Ни за что.
Глава двадцать первая
До Тенкилла мы добираемся к шесть вечера, за что спасибо нью-йоркским пробкам и постоянным задержкам поезда. Каждый раз, как он замедлял ход или вообще останавливался, Лена интересовалась, началась ли уже неделя инфраструктуры, и Брэд, если не спал, отвечал ей в своей привычной сухой манере: нет, пока нет. Не знаю, это чувство юмора у него такое или он просто полон фактов и ничего больше.
Самера, Лена и Брэд ждут внизу, во дворе между кабинетом Генри и церковью 1890 года, построенной из гранитных блоков, с шиферной крышей со шпилем, возможно, прибывшим из Трансильвании. Я вижу их из окна четвёртого этажа гигантского кирпичного здания, построенного в 1905 году, из кабинета номер 17А. Радиатор под освинцованным окном покрыт таким количеством слоев белой краски, что удивительно, как он вообще топит. Портативный кондиционер никак не охлаждает старый, обшитый оловянными панелями кабинет, переживший бог знает сколько бурь. Кстати о бурях — мне нужно, чтобы наша работа была выполнена как можно скорее ещё и потому, что завтра вторник и нам нужно опередить предсказанный ураган в Новой Англии.
Я ещё не видела Генри, хотя и жду в его кабинете. Он оставил на двери записку:
Я сложила его записку и сунула себе в карман, потому что храню всё, что он мне писал, в любом виде и на любую тему. Предвкушение от встречи с ним после двух лет добродушных сообщений и пары звонков, в основном относительно работы, изредка о предложениях выпить, такое сильное, что моё тело почти вибрирует. По моему телу бежит электричество.