Дело всей России

Служанка отлучилась в другую комнату, чтобы разогреть завивальник. Аннет стрельнула на мужа веселыми глазами и сказала по-русски:

— Акт и впрямь обременительный. Ведь генерал Зайончик, ты это лучше моего знаешь, дурак набитый, пьяница, трус и подхалим. — Заглянув в зеркало, Аннет поправила волосы, капризно скривила губки: — Право, стыдно слышать о таких назначениях. Почему в России столь высока цена на дураков с претензиями? Или они у нас большая редкость, на манер индийских мартышек? Или дурак издалека видит дурака? Неужели не нашлось достойного человека?

— Твой язычок, милая супруга, разит почище гусарой сабли, — засмеялся граф, — потому — сдаюсь...

— Нет уж, сударь, к барьеру, — разгорячилась Анет. Не пора ли, кстати, спросить у освободителя европейских народов, когда он собирается подписать конституционную хартию для России? И кого он собирается назначить в наместники к нам? Уж не дружка ли своего Аракчеева? — Аннет говорила о том, что в тысячах и тысячах вариантов вот уже не первый год обсуждалось во всех петербургских гостиных и офицерских казармах. Она увлеклась предметом беседы и оттого стала еще грациознее. — Наш государь лукав, и он же по-ребячески наивен: ему часто кажется, что никто его лукавства не замечает. Все замечают! Самый последний извозчик на бирже ныне смотрит на царя как на лукавца, проще сказать — на обманщика. А послушайте, что говорят офицеры лучших гвардейских полков! Конституционная хартия для Польского королевства не пройдет царю даром!

— Почему?

— Вчера у нас, в твое отсутствие, весь вечер на этот предмет жарко спорили мои братцы Сергей и Матвей, Никита и Александр Муравьевы, Пестель, Якушкин, Лунин, Глинка и Федор Толстой. Они считают, что дарование конституционной хартии Польскому королевству в обход России есть унижение для нас... Гвардия больше не верит в посулы государя.

Аннет Ожаровская, урожденная Муравьева-Апостол, унаследовала от своих родителей острый ум и своеобычный характер. Граф Адам горячо любил ее за это, сам будучи человеком благородным и независимым.

— Ну, Аннет, ты у нас истинная якобинка, — весело отозвался он. — Тебе следовало родиться француженкой и заседать в Конвенте...

Разгоряченная Аннет не приняла шутки.

— Я люблю Францию, люблю остроумных французов, но, будучи русской, еще больше люблю Россию и русских. Люблю до слез, до умиления каждый кустик, каждый взгорок на родной земле. У французов, особенно у парижан, есть чему поучиться восприимчивым ко всему доброму русским... Парижанина, например, далеко пустыми посулами не уманишь, а русских можно куда угодно увести за пустою торбой. И нынешний государь неплохо освоился с показом пустой торбы, на которой вышито: «Конституционная хартия для России»...

Вошла служанка и быстро закончила хлопоты с завивкой, Аннет удалилась на свою половину, чтобы одеться в вечернее бальное платье.

Вскоре в кабинет к Ожаровскому ввалилась целая толпа гостей, большей частью офицеры Семеновского полка. Все были во фраках: каждый из них считал своим неотъемлемым правом, добытым на войне, в свободное от службы время мундир сменять на фрак. И никто пока что на это право не посягал.

— Ну, много ли семеновцев получили приглашение на сегодняшний бал? — спросил Ожаровский сразу у всех.

— Ни одного билета, — ответил Сергей Муравьев-Апостол.

— Потемкин получил, — добавил его брат Матвей.

— Адам Петрович, вы близкий царю человек, часто бываете во дворце, можете ли нам объяснить, чем вызвана столь резкая перемена в настроении царя, во всем его поведении? — спросил Якушкин.

— Весь Петербург говорит, что он стал скучен, гневен, сумрачен. И это на самом деле так. Но чем вызвано? — спросил Лунин. — Неужели наш государь, с его феноменальной осторожностью и умением прощупывать тайные мысли противника, попал в новые дипломатические тенета к Меттерниху, Кестльри и Талейрану?

— Ничего подобного ни от кого не слышал, — ответил Ожаровский.

— Есть заслуживающие доверия сведения о том, что еще в начале этого года подписана какая-то тайная конвенция между русским императором, Меттернихом, Кестльри и Талейраном, — уверял Лунин. — Все говорят, что в день рождества Христова будет обнародован какой-то весьма важного государственного значения акт... Толки на сей счет самые разные: одни говорят, что будет в этот день обещана конституция России и отмена крепостного права постепенно по губерниям...

— Не слышал, не слышал, господа, — отвечал Ожаровский. — Я слышал нечто совершенно противоположное.

— А именно? Еще большее закрепощение? Дальше уже закрепощать некуда! — гневно заговорил Пестель, садясь в кресло и поудобнее устраивая свою больную ногу.

— Известно мне другое, — продолжал Ожаровский. — Императором совместно с Аракчеевым заготовлен указ о введении в России каких-то военных поселений. Но пока что все это держится в строжайшей тайне даже от военного министра Коновницына. Да и какой он военный министр, коли теперь образован Главный штаб императорского величества. Услышав о создании сего штаба, наш военный министр с горя пил неделю беспробудно.