— Полноте, добрая моя! Если вы не имѣете еще никакого прочнаго положенія или не связаны судьбой съ другимъ человѣкомъ, идите за Кучина.
Выговоривъ это, Катерина Николаевна поглядѣла на гостью свою очень спокойно и сложила руки на груди.
— Да неужели вы мнѣ все это серьезно говорите? вскричала Зинаида Алексѣевна.
— Совершенно серьезно.
— Тогда я васъ не узнаю: вы не та Катерина Николаевна, которая возила меня въ Гатчино.
— Та самая.
— Чѣмъ-же васъ прельстилъ такъ почтеннѣйшій Степанъ Ивановичъ? съ задоромъ спросила Зинаида Алексѣевна.
— Онъ, вѣроятно, такой-же, какимъ былъ и прежде, все такъ-же спокойно отвѣтила Катерина Николаевна, — но вы можете сдѣлать его другимъ.
— Покорно благодарю!
Лицо Зинаиды Алексѣевны нахмурилось: Она даже поблѣднѣла и выпрямилась.
— Не раздражайтесь, пожалуйста, заговорила Катерина Николаевна, — а лучше обдумайте этотъ шагъ. На мое посредничество взгляните попроще и не пом інайте меня лихомъ.
— Прощайте! сказала смущеннымъ голосомъ Зинаида Алексѣевна и протянула руку.
Катерина Николаевна пожала и не удерживала гостью.
По уходѣ ея она опустилась глубоко въ кресло и такъ, закрывъ глаза, просидѣла съ добрыхъ полчаса. Сначала ей было очень совѣстно. Она явилась передъ Тимофбевой банальной личностью. Она сватала ее, какъ первая попавшаяся провинціальная кумушка, Потомь ощущініт Катерины Николаевны приняли другой оборотъ. Она увидала въ этомъ сватовствѣ, въ томъ, что она говорила сейчасъ ТимоЛѣевой. сильное впечатлѣніе вча
оашняго. Но такой выводъ не смутилъ ее. Она вотъ и теперь-бы повторила Зинаидѣ Алексѣевнѣ дружескій совѣтъ: выдти за Кучина. На исканіе людей она смотрѣла уже, какъ на наивную затѣю. Исканіе идеала принимало также, въ ея глазахъ, смутный колоритъ, близкій къ скептицизму. И въ такой натурѣ, какъ Зинаида Алексѣевна, она видѣла скороспѣлое олицетвореніе этого скептизма. Ей сдѣлалось просто жалко ее. Она готова была сдѣлать все возможное, чтобы выдать ее за Степана Ивановича.Всѣхъ этихъ думъ она Борщову не сообщила.
«Нелѣпая барыня! рѣшила Зинаида Алексѣевна, выходя на улицу. — Нелучше моихъ суженыхъ!»
Въ прежнее время визитъ къ Катеринѣ Николаевнѣ сдѣлался-бы для нея предметомъ веселой болтовни съ Карповымъ, но въ этотъ вечеръ она возвращалась домой зная, что придется говорить о другомъ.
Съ зимы много воды утекло. Прядильниковъ, поселявшись у нихъ въ меблированныхъ комнатахъ, сначала хоть и велъ себя странно, не выказывалъ однакожь ничего особенно дикаго. Онъ запирался у себя въ номерѣ, писалъ цѣлые дни, обѣдалъ съ ними вмѣстѣ почти каждый день, иногда смѣялся- и болталъ безъ умолку, иногда-же молчалъ упорно и только грызъ ногти. Вечеромъ онъ опять запирался или пропадалъ изъ дому. Такъ прошло недѣли три. На четвертую показались иные признаки. Петръ Николаевичъ уѣхалъ вдругъ въ Москву и написалъ оттуда такое письмо Карпову, что тотъ полетѣлъ за нимъ и привезъ его уже «совсѣмъ готовымъ», какъ онъ тогда выразился о немъ Зинаидѣ Алексѣевнѣ. Не оставалось другого средства, какъ помѣстить его въ лечебницу душевныхъ болѣзней, гдѣ онъ и сидѣлъ съ тѣхъ поръ. Состояніе его не возбуждало въ психіатрѣ особыхъ опасеній, но стояло все на одной точкѣ. Виды умственнаго разстройства мѣнялись у него чуть не каждый день, на взглядъ Карпова, который вначалѣ навѣщалъ его ежедневно. Потомъ онъ долженъ былъ, по просьбѣ психіатра, отложить свои посѣщенія до болѣе благопріятныхъ дней. Такъ протянулся слишкомъ мѣсяцъ. Карповъ ѣздилъ часто въ лечебницу узнавать, какъ идетъ выздоровленіе, и возвращался всякій разъ все пасмурнѣе и пасмурнѣе… Разговоры его съ Зинаидой Алексѣевной вертѣлись почти исключительно около Прядильникова или другого больного— Бенескриптова.
Онъ тоже былъ плохъ. Запои овладѣлъ имъ сразу и получилъ «правильное теченіе», какъ выражался Карповъ. Промежутки трезвости дѣлались больше, за то періоды болѣзни продолжительнѣе. Жить съ нимъ въ одной комнатѣ не было возможности въ эти періоды. Карповъ помѣстилъ его въ отдѣльной комнаткѣ, но ни онъ, ни Зинаида Алексѣевна не оставляли его безъ призора. Бене-скриптовъ, въ трезвые промежутки, длившіеся по двѣ недѣли и больше, не блажилъ и принялся за работу. Онъ началъ переводъ нѣмецкой книги, переводилъ усидчиво, разговаривалъ съ Карповымъ и Зинаидой Алексѣевной спокойно, о личной судьбѣ не распространялся и ни однимъ словомъ не проговаривался о своей любви…