Зинаида Алексѣевна послѣдовала за нимъ.
За уголъ корридора два дворника заносили что-то длинное, что беззвучно поварачивалось въ ихъ рукахъ.
— Что вы несете? спросилъ ихъ Карповъ.
— Да вотъ барина изъ номеровъ. Тяжелый такой, Богъ съ нимъ! проговорилъ осклабляясь тотъ дворникъ, который несъ «тѣло» впередъ, пятясь задомъ.
— Бенескриптов! прошептала Зинаида Алексѣевна.
— Онъ, многогрѣшный, подтвердилъ Карповъ.
— Въ какой номеръ-то? спросилъ его передній дворникъ.
— Вотъ сюда, указалъ Карповъ — да ключа-то нѣтъ, надо спросить ключъ.
Зинаида Алексѣевна побѣжала за ключомъ.
Пока отворили дверь въ коморку Бенескриптова, его длинная фигура покоилась на двухъ парахъ дворницкихъ рукъ. Онъ на секунду очнулся, пробурлилъ что-то совершенно непонятное и опять захрапѣлъ. Лицо его было запачкано, волосы сбиты на лобъ, рукава и половина панталонъ въ грязи. Карпову, и безъ того разстроенному, не на шутку взгрустнулось…
Принесли ключъ и втащили Бенескриптова. Раздѣвать его было крайне затруднительно и съ него стащали только сюртукъ и сапоги. По удаленіи дворниковъ Карповъ заперъ дверь и пошелъ къ себѣ, гдѣ его ждала Зинаида Алексѣевна, немного всегда пугавшаяся «припадковъ» Бенескриптова.
— Ну? — спросила она какъ-то особенно значительно.
— Таковъ неисповѣдимый законъ судебъ, — выговорилъ Карповъ и разставилъ руки.
— Вѣдь его этакъ гдѣ-нибудь задавятъ.
— Держать его взаперти безъ насъ не могутъ…
— Неужели совсѣмъ погибъ? — выговорила съ горечью Зинаида Алексѣевна.
— Здоровъ, и съ запоемъ долго проживетъ; онъ не то, что Николаичъ, у котораго нервы всегда были что твои скрипичныя струны.
— Но куда-жь повело наше леченье? Не лучше-ли было-бы, слѣдуя вашей теоріи, сдѣлать экспериментъ сразу: онъ или сгинулъ-бы, или всталъ-бы на ноги.
— Какимъ-же это образомъ?
— Да посредствомъ любви-же.
— Нѣтъ, тутъ ужь ничего новаго не будетъ. Его надо вонъ изъ Петербурга. Мы его возьмемъ съ собою.
— Будто мы ѣдемъ? — спросила съ разстановкой Зинаида Алексѣевна.
— Черезъ двѣ недѣли все будетъ кончено съ Николаичемъ. Дольше я тянутъ не хочу.
— И тогда?
— Мы пускаемся въ путь.
— А Бенескриптов?
— Суфлеръ того театра, гдѣ мы будемъ украшеніемъ подмосток…
Карповъ проговорилъ эту фразу шутовскимъ тономъ, но сейчасъ-же замолчалъ и уныло поглядѣлъ на Зинаиду Алексѣевну.
— Полноте, Алексѣй Николаевичъ, подзадоривать себя, — промолвила она съ дрожью въ голосѣ и протянула ему руку.
Онъ поцѣловалъ.
— Что-жь прикажете дѣлать? — вскричалъ онъ. — Главу пепломъ, что-ли, посыпать? Глупо все это какъ-то, до надсады глупо! Два хорошихъ человѣка такъ нелѣпо гибнутъ… Честнѣе я не зналъ людей… Николаичъ святой былъ человѣкъ… Мы-то хоть постараемся иначе протрепаться на бѣломъ свѣтѣ, — добавилъ онъ, не вм-пуская изъ рукъ своихъ руки Зинаиды Алексѣевны.
Она примолкла и глядѣла на него мягкимъ, но но восторженнымъ взглядомъ.
— Постараемся, — повторила она.
— Я знаю, вы на меня въ сурьозъ не смотрите… вто всего лучше!
— А вы изъ любви ко мнѣ ни съ ума не сойдете, ни пить не станете по-бенескриптовски? — спросила Зинаида Алексѣевна.
— Нѣтъ, не стану. Стану только васъ… любить.
Слово какъ-бы сорвалось съ губъ Карпова, но звукъ его былъ спокойный и полный.
Зинаида Алексѣевна промолчала и только пожатіе руки отвѣтило Карпову.
— Больше ничего не обѣщаю, — проговорилъ онъ, тихо улыбаясь.
— Довольно и этого.
— И образцовыхъ россіянъ не станете искать?
— Нѣтъ, не стану, — отвѣтила она, радостно улыбаясь.
Точно боясь чего-то, они скоро разошлись. Ни она, ни онъ не начали мечтать, даже и тогда, когда у нихъ на сердцѣ дрожали молодыя силы, кажущія впереди что-то неизвѣданное. Заснули они скоро, и имъ ничего не снилось, хотя кровь и играла въ жилахъ.
«Довольно и этого», повторила про себя Зинаида Алексѣевна, засыпая крѣпкимъ сномъ.
«Вотъ и жена тебѣ, Алеша, проговорилъ Карповъ и добавилъ: — а завтра къ Евдокіи на слезное словоговореніе».
Авдотья Степановна, въ день визита Карпова, была сердцемъ своимъ и думою очень далека отъ Прядильникова. Она съ утра ждала адвоката, который велъ процессъ по наслѣдству Загариной; онъ долженъ былъ привезти ей извѣстіе, когда будетъ слушаться дѣло окончательно, въ высшей инстанціи.
Въ началѣ двѣнадцатаго дѣвушка доложила ей, что какой-то господинъ, изъ суда, желаетъ ее видѣть по дѣлу.
Горничная жила у вей всего вторую недѣлю. Прежнюю свою прислугу Авдотья Степановна распустила, лошадей больше не держала и довольствовалась горничной и кухаркой.
Неизвѣстнаго посѣтителя она тотчасъ-же велѣла просить, думая, что онъ посланъ ея адвокатомъ.
Она вышла принять его въ гостиную.
Передъ ней стояла лоснящаяся и улыбающаяся фигура Воротилина, отростившаго себѣ весьма порядочное брюшко.
— Господинъ Воротилинъ? — выговорила съ недоумѣніемъ Авдотья Степановна.
Ея лицо, блѣдное и строгое, темный, почти траурный туалетъ и безстрастный взглядъ не смутили Ипполита Ивановича.
— Собственной персоной, — отвѣчалъ онъ, подавшись впередъ брюшкомъ и держа шляпу въ правой рукѣ, точно онъ просилъ съ кружкой подаянія.
— Что вамъ угодно? — кротко и сухо проговорила Авдотья Степановна, не указывая на кресло.