Дельцы. Том II. Книги IV-VI

— Оставаться у насъ? Почему-же не захочетъ? Гдѣ-же ей можетъ быть лучше? Наконецъ, на мнѣ лежитъ прямой долгъ оградить ее… Она можетъ попасть Богъ-знаетъ въ какія руки… Развѣ ты не знаешь, что такое опека у насъ, въ Россіи?

— Но тебя могутъ отстранить.

— Загарина выразила письменно свое желаніе. И насильно никто-же не станетъ у насъ отнимать такую большую дѣвочку, которая въ состояніи выразить…

— Вотъ въ томъ-то и дѣло, перебила Катерина Николаевна, — что я не вижу въ ней симпатіи къ намъ… и ко мнѣ въ особенности.

— Какая ты подозрительная!

— А ты черезчуръ вѣришь въ нашу привлекательность… Лизѣ у насъ ужасно скучно.

— Не можемъ-же мы задавать для нея вечеровъ!

— Она этого и не хочетъ. А просто ей скучно у насъ. И это впечатлѣніе, въ которомъ я нимало не сомнѣваюсь, очень огорчаетъ и<іх…

— Почему-же?

— Да какъ тебѣ сказать… Сухи, видно, мы, не умѣемъ возбудить въ такомъ воспріимчивомъ ребенкѣ живой симпатіи.

— Она немного избалована.

— Нѣтъ, я этого не нахожу… Она слишкомъ рано стала говорить, какъ большая, это правда, но она вовсе не позируетъ. У ней много любознательности. Но всякій разъ, какъ я начинаю съ ней разговоръ, я вижу, что она не заинтересовывается имъ… оттого, видно, что она во мнѣ замѣчаетъ усиліе… занять ее…

— У тебя просто нѣтъ еще привычки обращаться съ дѣтьми. Вотъ почему и пріятно-бы было видѣть, какъ такое молодое существо будетъ привязываться къ тебѣ, по мѣрѣ развитія въ тебѣ самой, такъ-сказать, педагогическаго чувства.

Катерина Николаевна уныло покачала головой и такъ-же уныло выглянула въ окно.

Въ головѣ у ней было нѣчто другое. Смерть Загариной огорчила ее, но она не отдалась этому огорченію настолько, чтобы забыть свою личную заботу.

Въ тотъ-же день должна она была видѣться съ Степаномъ Ивановичемъ Кучинымъ. Несмотря на то, что она передала ему отказъ Тимофѣевой, онъ не желалъ прекращать съ ней сношеній и нашелъ новый предлогъ попросить позволенья явиться. Отвѣтъ Александра Дмитріевича на письмо Катерины Николаевны пришелъ на его имя. Въ особомъ письмѣ къ нему, Повалишинъ говорилъ о своемъ здоровьѣ гораздо откровеннѣе, чѣмъ Катеринѣ Николаевнѣ. Вотъ объ этомъ-то и намѣревался Степанъ Ивановичъ бесѣдовать съ нею. Онъ извѣстилъ ее, что желалъ-бы передать ей письмо Александра Дмитріевича лично и намекнулъ, что имѣетъ сообщить нѣчто очень существенное…

— Поль, начала другимъ тономъ Катерина Николаевна, оборотись лицомъ къ Борщову, — я должна покаяться тебѣ въ большомъ малодушіи.

— Что такое? откликнулся онъ заинтересованнымъ голосомъ.

— Я не сказала тебѣ, что у меня завязалась переписка съ Повалишинымъ.

— Съ Повалишинымъ? изумленно переспросилъ Борщовъ.

— Да, онъ прислалъ ко мнѣ Кучина попросить… чтобы я написала два слова о своемъ счастіи.

— Слащаво что-то!

— Если хочешь, слащаво, но я узнала, что это почти предсмертное желаніе. Онъ очень плохъ.

— Что у него? сухо спросилъ Борщовъ.

— Аневризмъ…

— Ты написала ему…

— Письмо, которымъ сама осталась недовольна… Я не показала тебѣ его, боясь, что ты меня одобришь.

Борщовъ усмѣхнулся и тихо проговорилъ:

— Не совсѣмъ понимаю.

— Ну-да, ты-бы сталъ меня одобрять на извѣстный фасонъ… По крайней мѣрѣ, мнѣ такъ казалось… Каюсь, я съ нѣкотораго времени что-то недовѣрчиво стала относиться къ твоей манерѣ разсуждать.

— Позволь, перебилъ ее Борщовъ и краска выступила у него вдругъ на щекахъ: — если ты боялась моего одобренія, какъ говоришь, то зачѣмъ-же писала Повалишину? Ты-бы лучше, въ такомъ случаѣ, воздержалась.

— Воздержаться было-бы мелко, буржуазно, жестко.

— А коли такъ, то мое одобреніе подтвердило-бы хорошую сторону твоего поступка.

— Ахъ, все это не то! нетерпѣливо воскликнула Катерина Николаевна и пожала плечами.

— Такъ выразись пояснѣе, сдержанно промолвилъ Борщовъ.

— Видишь-ли, Поль, твое отношеніе къ жизни и людямъ кажется мнѣ иногда слишкомъ теоретическимъ; вотъ и тутъ случилось то-же самое. Я боялась, что ты начнешь…

И она опять запнулась.

— Да что-же? Начну повторять то, что тебѣ уже пріѣлось, хочешь ты сказать?

— Пріѣлось… это слишкомъ сильно; но, право, намъ съ тобой надо немного провѣтриться.

Она разсмѣялась.

— Жизнь такъ широка, что есть гдѣ разойтись, сказалъ онъ улыбнувшись.

— Жизнь, жизнь… это все слишкомъ обще, Поль…

— Но мы удалились отъ предмета твоего признанія.

— Ну, я и скрыла отъ тебя письмо, и это меня тревожило.

— Остатокъ барства.

— Ты думаешь?

— Барство и ничего больше. Не все-ли равно: объявила ты мнѣ или нѣтъ? Это фактъ твоей личной жизни.

— Ахъ, Поль, не продолжай. Я знаю, что ты скажешь…

— Ну, такъ я умолкну! отвѣтилъ Борщовъ съ нѣкоторой горячностью.

— Вотъ и сегодня, продолжала Катерина Николаевна, раздражаясь незамѣтно для самой себя: — у меня будетъ Кучинъ.

— Опять съ порученьемъ?

— Кажется, да.

— Ну такъ что-жь?..

Борщовъ вопросительно поглядѣлъ на нее.’

— Ты можешь совершенно просто посмотрѣть на мою переписку? сказала Катерина Николаевна, не поднимая на него глазъ.

— А ты сомнѣвается въ этомъ?

— Нѣтъ…

Послѣ маленькой паузы, она придвинулась къ нему, взяла его за руку и, наклоняя голову, заговорила смущеннымъ голосомъ: