Дельцы. Том II. Книги IV-VI

— Такъ писать ужь былъ великій мастерище? — спросилъ Гольденштернъ, повертывая въ сторону полковника свой чувственный носъ.

— Мастакъ, мастакъ! только все еще фанаберія была какая-то сочинительская, по редакціямъ по разнымъ бѣгалъ, строчилъ статейки и денно и нощно, а паекъ получалъ деньщичій!

— Хи, хи, хи! — разразился Гольденштернъ.

Да когда-же онъ кончитъ? раздраженно спросилъ про себя Малявскій, и опять почувствовалъ на языкѣ желчную горечь.

— Познакомились мы, — говорилъ все громче полковникъ, подливая и себѣ, и другимъ лафиту: — разокъ, другой выпили и закусили и стали пріятелями. Статейку онъ мнѣ тогда изобразилъ первый сортъ. Думаю себѣ: небезполезно нашему брату и съ газетныхъ дѣлъ мастерами компанію водить. Илларіонъ Семенычъ мнѣ какъ разъ и говоритъ: «не угодно-ли вамъ, полковникъ, отобѣдать съ нами у Дюссо?» Я, говоритъ, приглашу, нѣкоторыхъ изъ нашихъ молодыхъ публицистовъ. Ладно, молъ, говорю. Устроили обѣдъ. Привезъ онъ ихъ штуки четыре все такихъ-жѳ птенчиковъ, какъ и онъ самъ. Тары-бары, хорошъ табачекъ, я къ нимъ всячески присосѣживаюсь, а они промежду себя изволятъ хихикать. Сначала эдакъ больше въ аллегорическомъ вкусѣ, а потомъ ужь просто и высучиваютъ. Одинъ даже спросилъ меня: хорошо-ли я спрягаю глаголъ собъинженерить»; я все это, однако, по кротости своей стерпѣлъ. Думаю себѣ: пускай ихъ острятъ, молокососы все. Самъ-же велѣлъ два крюшона подать, снялъ эдакъ санъ-фасонъ, за десертомъ, сюртукъ, — да и говорю одному изъ этихъ птенцовъ, съ рыжей бородкой, шустрому такому: «вы-де напрасно около нашего брата, дѣловаго человѣка, мало третесь: вамъ-бы все-таки кой-что перепало. Намъ самимъ писать некогда, да и не очень мы это долюбливаемъ, по правдѣ сказать. А тутъ, по нашимъ указаніямъ, статеечку настрочилъ — все хоть на извощика заработалъ.»

Полковникъ наполнилъ опять стаканъ краснымъ виномъ и подложилъ себѣ рыбы съ огромнымъ количествомъ гарнира.

— Ребятишкамъ на молочишко, — вставилъ Гольденштернъ и расхохотался.

— Именно, — подкрѣпилъ полковникъ, — ну что-же тутъ я такого сказалъ? Самую обыкновенную вещь. И какъ-бы вы думали, только-что это я выговорилъ, какъ публицистъ-то съ рыжей бородкой начинаетъ меня испытывать: «такъ вы, говоритъ, полагаете, что всѣ должны получать на водку отъ господъ инженеровъ и разныхъ другихъ ташкентцевъ?» Такъ и сказалъ! «ташкентцевъ». Послушайте, говоритъ, господа, обращается онъ къ остальнымъ, — какую сей полковникъ, — ей-богу, такъ и обозвалъ меня — «сей полковникъ» — развиваетъ милую теорію!» И начали они меня въ четыре жгута. Такъ стали язвить и такую нести ни съ чѣмъ несообразную фанаберію, что я отвелъ милѣйшаго Илларіона Семеновича въ уголокъ и говорю ему: нѣтъ, батюшка, въ другой разъ вы меня не заманите калачомъ на сочинительскій обѣдъ; я вашъ гость, и вдругъ эти мальчуганы начинаютъ надо мной хихикать и подъ конецъ совсѣмъ ругаться! И какъ-бы вы думали: Иларіонъ Семенычъ былъ еще столь юнъ, что вломился въ амбицію и началъ мнѣ нотацію читать, какъ это я могъ оскорбить литературное званіе, сказавши, что лишнихъ пять копѣечекъ за строчку — на извощика годятся. Мы съ нимъ тогда чуть-чуть совсѣмъ не поругались; но голова-то у него съ мозгомъ — онъ и расчухалъ гдѣ раки зимуютъ.

Полковникъ и Гольденштернъ разомъ разсмѣялись. На лицѣ Малявскаго не было ничего, кромѣ кислой гримасы. Онъ мало говорилъ въ теченіе всего обѣда, за которымъ Абрамъ Игнатьевичъ давалъ инструкціи полковнику и господину Гулеке, какъ подтасовать общее собраніе.

Послѣ десерта Малявскій взялъ подъ руку полковника и посадилъ его въ уголъ.

— У меня до васъ есть просьба, — сказалъ онъ ему таинственно.

— Что такое, дружище?

Полковникъ много выпилъ, но «контенансу» не терялъ.

— У меня вышла исторія изъ-за одной женщины, — началъ Малявскій — какъ-разъ съ тѣмъ Прядилыпіковымъ, который сбирается, но слухамь, нападать на наше правленіе, — исторія серьёзная, онъ меня оскорбилъ, и я ему хочу послать вызовъ…

— Вызовъ? — повторилъ полковникъ.

— Положительно!..

— Вотъ-те оказія! изъ-за фаммы!

— Да, изъ-за фаммы!

— Какого чорта!.. Да кто такая эта женщина, позвольте полюбопытствовать…

— Это все равно.

— Нѣтъ, однако.

— Вы ее, кажется, знаете.

— Тѣмъ паче.

— Госпожа Бѣлаго…

— Авдотья Степановна? Саламатовская-то?

— Теперь ужь не саламатовская. Она самая.

— Такъ изъ-за нея скандалъ вышелъ?

— Изъ-за нея.

— Да что-же, дошло до боксированія, что-ли?

— До боксированія не доходило, но фактъ тотъ, что меня оскорбили!..

— Да полноте, дружище; ну,на такой-ли вы теперь дорогѣ, чтобы съ проходимцами всякими на дуэли драться? Мы этого никакъ не допустимъ.

— Однако позвольте, — началъ-было возражать Малявскій съ нѣкоторымъ раздраженіемъ.

— Да что тутъ: однако! Господа! — крикнулъ полковникъ въ сторону Гольденштерна и Гулеке, о чемъ-то тоже горячо толковавшихъ — пожалуйте-ка сюда и извольте прислушать, что нашъ юный директоръ выдумалъ.

— Что такое, что такое? — затараторилъ Гольденштернъ, шумно подходя къ нимъ.

Господинъ Гулеке тоже изобразилъ всѣмъ своимъ видомъ недоумѣвающее любопытство.