Демагоги, пастухи и герои

Искушение славой. Если политика — это война богов, продолженная другими средствами, то война в собственно прямом значении этого слова не что иное, как политика, продолженная другими средствами.

Собственно, нет принципиальной разницы между войной и политикой в чистом виде, ибо военная машина, прежде всего, подчиняется политической воле и политической целесообразности. Однако это справедливо для стабильных обществ с развитой инфраструктурой. Для обществ же, переживающих героическую эпоху, свойственно ставить войну во главу угла. Если для правителей Римской империи, например, характерно было сначала попытаться найти политическое решение конфликта, а лишь затем пустить в ход силу оружия, то для вождей варварских племен оружие всегда оставалось первостепенным средством решения спора, и лишь когда оно оказывалось бессильным, они прибегали к политическим средствам. Дело тут вовсе не в особой специфике римского государства — просто для Рима эпоха, когда приграничные конфликты решались поединком вроде сражения между Горациями и Капуациями, на тот момент давно прошло, для германцев же это было делом обыденным и привычным.

Избыточное количество людей вооруженных и готовых доказывать свою правоту оружием представляла серьезную опасность для традиционной общины. Обладающий неодолимой мощью в окружении более слабых подвергается искушению утвердить свое превосходство над ними. И чем ниже его моральные качества, чем более одержим он земными желаниями, тем страшнее его власть для остальных. Община была призвана, по мере сил, оградить своих членов от произвола сильных. Могучий боец представлял собой угрозу для внутреннего спокойствия общины, нарушая принципы равенства и справедливости, посягая на святая святых — незыблемость внутреннего уклада. Но в то же время он необходим для защиты этого самого уклада от угрозы извне — других таких же неуправляемых агрессоров, силой оружия пытавшихся переделать мир. Главная задача общины в данной ситуации — направить деструктивную энергию бойца наружу, сконцентрировав его внимание на внешних врагах. Если же таковых не находилось, их приходилось выдумывать. В противном случае, защитник запросто мог превратиться в неконтролируемого деспота.

Так, на заре средневековья нехватку профессиональных бойцов приходилось компенсировать за счет набора воинов из среды крестьян. Эти, так сказать, «крестьянские рыцари» снаряжались на средства своих соседей — по сути, сельская община вместо того, чтобы отправлять на войну целый отряд необученной и плохо вооруженной пехоты сообща выставляла одного конного воина в полном боевом снаряжении. Однако, вернувшись с войны, такой воин часто уже не желал возвращаться к повседневному труду, превращаясь в тирана для своих односельчан.

Продолжая эту тему, следует вспомнить, что средневековые феодалы, вышедшие из народа и в массе своей не имевшие ничего, кроме желания жить за чужой счет, для самоутверждения, прежде всего, старались подавить других себе подобных. Говоря словами Макиавелли, начали они с того, что, возвышая себя, повсеместно унизили пехоту. Это нужно было затем, что, не имея достаточных ресурсов, они не могли бы прокормить большого пешего войска, а малое не создало бы им славы. Тогда как, ограничившись кавалерией, они при небольшой численности обеспечили себе и сытость, и почет. Поэтому поражения, нанесенные им пехотой при Стирлинге, Куртрэ, Пуатье и в других местах, были для них столь неожиданными и столь позорными. В дальнейшем они проявили необычайную изворотливость для того, чтобы избавить себя от опасностей и тягот военной жизни: в стычках они не убивают друг друга, а берут в плен и не требуют выкупа, при осаде ночью не идут на приступ; обороняя город, не делают вылазок к палаткам; не окружают лагерь частоколом и рвом, не ведут кампаний в зимнее время. И все это дозволяется их военным уставом и придумано ими нарочно для того, чтобы, как сказано, избежать опасностей и тягот военной жизни.

Этот пассаж относится, в общем-то, к итальянским кондотьерам, однако, в целом, верно характеризует рыцарство «развитого» Средневековья. Превращение войн в турниры, упоение собственной значимостью и славой, породившими высокомерие и гордыню, в конечном счете, сделали свое дело, низведя былых героев до уровня простых смертных.

Естественно, превосходство тяжелой кавалерии над всеми остальными видами войск имело вполне объективные причины. Качество вооружения, наличие коня и прочных доспехов склонили чашу весов в пользу конного воина. Отсутствие, а в последствии несовершенство огнестрельного оружия в значительной степени этому способствовало — мушкеты и аркебузы XVI–XVII столетий часто не могли нанести ощутимый вред всадникам, закованным в стальные доспехи, особенно если стрельба велась с большого расстояния. Скорострельность такого оружия также оставляла желать лучшего — стрелки, как правило, успевали сделать всего один-два залпа, а затем, если им не удавалось вовремя укрыться под защитой своей пехоты, конница просто сметала их своим стремительным натиском.