Демагоги, пастухи и герои

Чего стоит хотя бы поведение французских рыцарей там же, при Азенкуре — сначала они провели всю ночь в седлах, чтобы не испачкать на грязной земле свое дорогое и красивое вооружение, а затем, перед битвой, построились впереди собственной пехоты, дабы та не скрыла за своими рядами их блеска и великолепия, лишив тем самым пехоту свободы маневра, а затем в ходе отступления растоптав её копытами коней.

Можно еще вдоволь порассуждать о военной тактике и преимуществе одного вида войск над другим, но это может увести нас в сторону от основной мысли, которую мы попытались здесь донести до читателя. Собственно, все эти поражения наглядно демонстрируют духовный закат феодального рыцарства. Тяжелая конница — настоящий бог средневековой войны — утратила свое значение не в силу каких-то сугубо технических причин, а исключительно из-за избытка высокомерия, нежелания меняться и подстраиваться под изменяющиеся условия. Рыцарство сгнило изнутри, пораженное недугом гордыни и мании величия. Будучи уверенными в своем всемогу— ществе, своем всесилии на полях сражений, феодальные рыцари изжили сами себя, уступив место регулярным армиям нового времени, на чем мы более детально остановимся в другом месте.

3. Элита: особенности характеристики

Не было еще гения без некоторой доли безумия.

Луций Анней Сенека

Закон Божий и закон человеческий. Все в мире подчиняется определенным законам и правилам. Однако есть те правила и законы, которые придуманы людьми, и те, которые существуют сами по себе, так сказать вне зависимости от воли человека. Законы природы обойти гораздо сложнее, однако за их нарушение в тюрьму не сажают. Законы, придуманные людьми, обмануть легче, но далеко не всем разрешено их нарушать безнаказанно.

Мы уже говорили о том, что элита является творцом правил и законов, и она же есть их главный нарушитель. Отрицание и протест, и в то же время показная правильность граничащая с консерватизмом — в этом противоречии суть её поведенческой модели.

Правила и законы придуманы исключительно для толпы, серой человеческой массы, причем многие из них, как то например мораль, преподносятся как нечто ниспосланное свыше, продиктованное волей богов. И не мудрено — ведь первые нормы и правила были установлены теми, кто говорил с духами и богами, и потому закон — священен, а его носитель облечен в ореол сакральности, о чем еще будет сказано далее.

Однако сами хранители порядка всегда сами готовы его нарушить, если этого требуют обстоятельства.

Благородство и великодушие, милосердие и справедливость с одной стороны и расчетливость и изощренность, хитрость и коварство с другой суть неотъемлемые атрибуты человека. И вообще проблема двойственности восприятия моральных ценностей всегда была актуальна для человеческого общества. Проблема выбора между достойным, но при этом нерациональным поступком, нередко ведущим к гибели, и неправильным с точки зрения морали, но гораздо более рациональным деянием всегда была серьезным камнем преткновения. Милосердие и великодушие — непременные атрибуты рыцарствености, — суть вещи иррациональные, своего рода палка о двух концах. Недостойно благородного рыцаря нападение на безоружного; тем более недостойно убийство раненного или молящего о пощаде. Однако поверженный враг — все еще враг, пока он жив, и потому его надлежит добивать немедленно, топтать копытами коня, разить без пощады. Оставлять на своем пути недобитых врагов означает подвергать себя риску получить удар в спину.

А если хитрость и вероломство — единственный способ достичь желанной и жизненно необходимой победы? Оказывается, что тут рыцарь может «напасть на противника спереди и сзади, справа и слева, словом, там, где может нанести ему урон» — так гласит устав тамплиеров.

Воинская мораль, в принципе, не поощряет коварство и обман. Даже когда человек лишен гуманности, если он хочет быть воином, он, прежде всего не должен лгать. Необходимо также, чтобы он не вызывал подозрений, придерживался прямоты и честности и имел чувство стыда. "Ведь если человек, прежде лгавший или совершавший подозрительные поступки, участвует в каком-нибудь значительном деле, на него будут исподтишка показывать пальцем и ни друзья, ни враги, ни за что не поверят ему, какие бы разумные слова он ни говорил. Никогда не забывай об этом". — Так говорит японский полководец Асакура Сотэки.

В арсенале японских самураев всегда было достаточно различных военных хитростей, однако если во времена войны Гэмпэй, классической самурайской «честной» войны, те, кто ими пользовался, считались мерзавцами и негодяями, то в период Сэнгоку Дзэдай эти методы вошли в разряд необходимости, став законным и одобряемым средством достижения победы. Акэти Мицухидэ, военачальник того времени и бесспорный эксперт по части вероломства, недаром сказал, что ложь воина следует называть стратегией, и что честные люди встречаются только среди крестьян и горожан.