Демидовский бунт

– Кабы не этот дюжий конь, – Игнат ткнул стволом ружья в бок солдату, – барин через сотню саженей поплыл бы кверху брюхом… Продрог я, братцы. Нет ли чем согреть утробу? – Игнат часто стучал зубами, довольный, улыбался.

Ему поднесли водки. Пленных загнали в трюм, закрыли на запор. Гурий Чубук распорядился:

– Отчаливай! – повернулся к ватажникам и прокричал: – Пойдем по Иртышу, словно именитое купечество!

Ватажники поддержали шутку атамана дружным смехом – успели уже отведать, горька ли казенная водка в деревянных бочонках – помянули погибших сотоварищей.

Гурий резко оборвал смех, подошел к Илейке, твердым пальцем за подбородок поднял его голову, пытливо глянул в глаза. Илейка смутился, не зная, что задумал атаман.

– А вижу я, что Чуприн не ошибся, посылая тебя с дедом Капитоном… Добрый сын растет у покойного Федора, добрый! – Он рывком сунул руку под полу кафтана, вынул пистоль и протянул Илейке. – Возьми на память. Ты спас меня от верной гибели… Возьми, отменный пистоль, офицерский. Сгодится в руках доброго молодца, – и отошел к корме, где крепыш-кормчий всем телом налегал на рулевое весло, стараясь отвести нос барки от песчаной отмели на стремнину.

Илейка принял пистоль с желтой костяной рукоятью, искусно отделанной серебром, улыбнулся – куда легче, чем пистоль отца Киприана! Осторожно погладив ствол указательным пальцем, спрятал под кафтан, опустился на мешок с овсом около отца Киприана.

– На счастье, на беду ли себе повстречали мы Гурия? – тихо прошептал монах и покосился в сторону кормы. – Ватагой идти сподручнее, зато вдвоем безопаснее. За атаманом, сам видишь, тропка приметная тянется… побрызганная кровью. А ну как настигнут драгуны? Что тогда?

Илейка наклонился к самой голове отца Киприана, отозвался:

– О том и я уже помыслил… Всех ли солдат ватажники изловили? А если кто сбежал да упредит, что на барке лихой народец?

– Вот-вот, – поддакнул отец Киприан и закусил губу, примолк – рядом прилег соснуть Панкрат Лысая Голова. Гребцы налегли на весла, и барка, разбивая носом невысокие встречные волны, медленно пошла вверх против течения. Подняли парус, и косая четкая тень от надутого паруса накрыла привязанных к мачте коней, наискось легла на просмоленные доски палубы.

* * *

Шли всю ночь, сменяясь на веслах через каждые два часа, причем Гурий Чубук сажал за весла не только мужиков, но и своих ватажников. На ранней зорьке в слоистом тумане на правом берегу открылось небольшое киргиз-кайсацкое стойбище. Рядом с туповерхими юртами мотали головами на привязи кони, а к небу густо поднимались косые столбы дыма. Быстроногие детишки почти версту провожали барку, кричали что-то по-своему и приветливо махали руками вслед. Одинокое стойбище до самого обеда виднелось сначала юртами, потом уже только облаком дыма, и все это время по оба борта тянулись пустынные необжитые степи.

Шли весь день, не останавливаясь. В ночь, когда ветер заметно покрепчал, убрали весла, дали роздых людям. Теперь барка плыла только под парусом. Работные наскоро закусили и повалились спать на палубе, укрывшись с головой кто чем. А в полночь…

Илейка проснулся, но в первый миг не понял от чего: то ли от храпа спящего рядом Панкрата, то ли от тихого шепота. Прислушался – так и есть, сговаривались двое о чем-то.

«А ну как супротив атамана недоброе умыслили», – забеспокоился Илейка. Теперь, когда вновь рядом оказался свой, ромодановский атаман, у Илейки вновь сил прибавилось и плечи распрямились от сознания, что вот идут они в неведомое Беловодье не сам-друг, а доброй ватагой, у которой даже пушки имеются с пороховым припасом. А что тянется за ватагой кровавый след, так в глухих местах тот след и укрыть надежно сумеет атаман, зато присовокупят к своей ватаге беловодских атаманов, тогда и с царскими генералами можно повоевать!

Подозрительный шепот стал чуть слышнее – вроде бы переругиваются меж собой.

– Ты, Артамон, как знаешь, а я решился. Мне нет резона голову под чужой обух подставлять! Не обвинят ли и нас всех облыжно соучастниками этих лихих налетчиков? Скажут, что купно с ними и побили солдат. И кто знает, каков будет атаманский приговор в конце дороги? Не пошлет ли он и нас раков собирать по дну Иртыша?

Невидимый Артамон что-то невнятно зашептал в ответ, но первый голос вскоре прервал его:

– Пойду я, брат Артамон. Барина бы вызволить без шума…

«Ну уж нет! – возмутился Илейка и проворно сунул руку под кафтан, не решаясь повернуться со спины на живот, чтобы не выдать себя. – Заметят, что шевельнулся, да ахнут по голове чем ни то тяжелым… А все же барина тебе не вызволить из-под стражи, крик подниму».

Артамон сам отговорил товарища от опасной затеи:

– Запоры крепкие, видел. Замка не сломать без лома.

Рядом кто-то привстал на четвереньки и медленно пополз к левому борту. Над головой ветер трепал надутый парус, плескались волны о борт да изредка поскрипывало рулевое весло – там кормчий не дремал.

Илейка покосился – мимо крался молодой парень, без сапог, а скинутый кафтан приторочен бечевкой к спине.