Демидовский бунт

«Барин-то в трюме под пушками сидит, а он ползет в другую сторону», – удивился Илейка и сел, так и не решив, что ему делать.

– Ты куда? – негромко спросил он белокурого парня из работных, и в тот же миг кто-то сзади резко опрокинул его на спину, накрыл порожним мешком из-под овса. Илейка от испуга вскрикнул и чуть не выронил на палубу пистоль. Парень вскочил и в два прыжка достиг борта, перемахнул через него и голыми ступнями сверкнул в тусклом свете луны.

– Держи-и! – крикнул с кормы Игнат, который стоял рядом с кормчим. Он подбежал к борту – поздно! Барка шла при попутном ветре, и пловца во тьме среди волн уже не разглядеть. Пальнул в темный Иртыш больше с досады, чем в надежде наказать беглеца.

На сполошный выстрел прибежал Гурий Чубук, поднял работных и поставил у борта, поочередно допрашивал перепуганных мужиков, с каким умыслом сбежал их односелец.

– Я знаю, с кем беглец сговаривался, с Артамоном, – шепнул Илейка отцу Киприану на ухо. – Вон он, с отвислыми усами стоит вторым от края, на меня косит глазом…

Отец Киприан положил ему на губы жесткую ладонь, прошептал в ответ с укрытой безразличием вроде бы укоризной:

– О том молчи, брате. Всяк по-своему волю разумеет, кто с нами, а кто и под царицей. К чему лишняя кровь на нашей дороге к светлой жизни? И какую беду принес он нам, тот беглец? Никакой… покудова, а там как Господь Бог даст.

Утром ненадолго причалили к берегу сварить в артельных котлах кашу – атаману дорог был каждый час. Завтракали на барке, причем Чубук распорядился по бортам поставить караул с ружьями, а работных предупредил:

– Лиха вам я не сотворю, мужики, потому как не баре вы и зла за вами супротив народу никакого. Но кто умыслит бежать раньше срока, мне потребного, загодя просите у святого отца Киприана отпущения грехов – велю стрелять беспромашно!

Минула неделя в изнурительном для работных и ватажников плавании. Когда, по расчетам Гурия Чубука, со дня на день на берегах Иртыша могли уже появиться конные драгуны, посланные из Омска на поимку ватаги, он распорядился пристать к берегу.

Был предобеденный час, темная тень мачты разрезала барку надвое – на корме ватажники, на носу поручик и пожилой солдат, а перед ними атаман со своим последним спросом.

– Ну как, надумал, барин? Приемлешь мое приглашение послужить мужицкой воле, встать при пушках за главного? Довольно было у тебя времени о том додумать.

Бледно-желтый, ослабевший от ожидания неминуемой гибели, поручик вскинул обреченностью погашенные глаза, глянул на атамана, словно на пустое место, и молча опустил голову, подставляя ее под пулю или под саблю, которой помахивал у правого сапога Гурий. И сабля-то была его, офицерова, взята среди прочих вещей в каюте.

– Ишь ты, не получилась беседа, – только и нашелся что сказать заметно обескураженный Чубук – должно быть, растил-таки в душе надежду иметь из офицера обучающего к пушкам. Повернулся к солдату. – Ну а ты, служивый? Нет ли желания пристать к нам, подсобить вольному люду своим умением? И моих молодцев обучил бы искусному бою из этих пушек. Кабы не этакие вот пушки, разве побили бы нас царские слуги под Ромодановом? У Калуги? Небось и у вас здесь слух о том восстании прошел?

Солдат некоторое время молчал, следил взглядом, как Игнат сводил с барки коней, посторонился, когда ватажники покатили одну пушку к корме – было бы больше коней, и оставшиеся две взяли бы с собой, – потом опустил взгляд и тяжело уставился глазами в плотно согнанные доски палубы, где пазы проконопачены и густо залиты черной смолой.

И вдруг резко крутнул лобастой головой, в глазах застыла отчаянная решимость.

– Мы люди подневольные, атаман. Двадцать лет верой-правдой служил нашему отечеству. В походах бывать доводилось, ранение от набеглых крымских татар имею, звание сержанта выслужил. Совсем мало служить бы еще мне… и на волю вышел бы. Нет, атаман, с вами идти мне не с руки – как можно присягу порушить?

– Так, стало быть, с нами не пойдешь? – Чубук угрожающе надвинул мурмолку на брови. – В царском войске супротив нас останешься? Умрешь ведь, пень березовый!

– Все умрем, атаман. Совесть чиста будет перед Господом, царицей и отечеством.

– Дурак ты, хотя и дослужил до сержанта. В отечестве нашем не одни господа офицеры да помещики. Мужиков-то в нем несравненно больше! Один наш паралитик Демидов десятками тысяч приписных владеет! – Гурий Чубук был явно озадачен поведением сержанта, нервно ковырял острым концом сабли доску палубы. Попытался использовать последнюю возможность уговорить нужного ватаге сержанта.

– Священник принимал твою присягу на верность царице. Коли страшишься Божьего гнева, наш святой отец Киприан освободит тебя от ранее принесенной клятвы. Мне сызнова принесешь, мужицкой воле служить будешь.

Сержант вскинул на отца Киприана глаза, уколол его осуждающим взглядом, тут же отвернулся.