Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация

Было бы ошибкой видеть в этих колебаниях курса ДПП только недоразумения или недальновидность ее руководства. Оппозиции по линиям «объединение – независимость» или «тайваньская идентичность – китайская идентичность» создают целостную и, главное, очень удобную для всех политических сил двухполюсную структуру, которая позволяет отдельным партиям гибко варьировать свой курс в зависимости от изменяющихся обстоятельств. Пространство политического маневра для ДПП как раз очерчивается двумя указанными выше концепциями национального единства Тайваня. Первая – умеренная – точка зрения соответствует естественному чувству патриотизма и самобытности жизненного уклада жителей острова, понятию тайваньского народа как «жизненной общности». Вторая представлена требованием учреждения отдельной тайваньской нации, которая должна стать «общностью судьбы». Лозунг самоопределения Тайваня утверждает преемственность между этими двумя почти полярно противоположными постулатами и позволяет приписывать им очень разное содержание в зависимости от обстоятельств. С этой точки зрения программа ДПП представляет собой очень устойчивую и жизнеспособную идеологическую систему. Руководители ДПП, как мы могли видеть, способны гибко оперировать ею в рамках электоральных циклов и в своем извечном противостоянии с правительством КНР.

Синий альянс тоже является частью этой уникальной в своем роде политической системы подвижных постулатов. Но если ДПП упаковывает свою цель создания собственного государства в несколько расплывчатый тезис о самоопределении тайваньцев (даже не Тайваня), то деятельность Синего альянса представляет собой как бы зеркально-противоположный образ позиции ДПП: Гоминьдан и его союзники в тактическом отношении тоже исходят из тезиса о неопределенности отношений между двумя сторонами Тайваньского пролива, но объявляют своей стратегической целью – в обозримом будущем тоже заведомо недостижимой – объединение с Китаем. При этом подлинный фокус тайваньской политики, точка пересечения ее различных политических тенденций удобно соотносится с тенденцией к глобализации и приматом повседневности над идеологическими постулатами в жизни современного Тайваня. Как в признании, так и в отрицании тезиса о «едином Китае» имеется второе дно: мечта о вхождении Тайваня в глобальное сообщество или даже некую мегарегиональную общность, охватывающую всю Восточную Азию. Правда, эта мечта еще никак не оформлена политически.

В описанной конфигурации политической системы Тайваня действительно проглядывает нечто близкое традиционному для китайской цивилизации идеалу «срединного пути»: крайние позиции в ней взаимно уравновешивают и сглаживают друг друга, одновременно придавая друг другу политическую значимость и историческую жизненность. Думается, что этой устойчивости политической системы в ее стремлении к целостности соответствует и тяготение подавляющего большинства жителей Тайваня к центристской и умеренной позиции в выборе между объединением с Китаем и независимостью. И то и другое есть только формальная точка отсчета в сложной игре политических партий Тайваня. А демократия, понимаемая и как определенный набор институтов, и как общественная атмосфера, благоприятствующая политическому и культурному плюрализму, является одним из важных условий указанного постоянства и специфической чертой тайваньской поставторитарной модернизации.

Важнейшей особенностью такой модернизации является то, что, будучи по своим формальным параметрам транзитным, переходным, временным режимом развития, она на самом деле может продолжаться без существенных корректировок еще неопределенно длительное время, так как оптимально соответствует социокультурным особенностям конфуцианской цивилизации, среди которых: отказ от крайних форм манифестации своей позиции, поиск компромисса и оснований для диалога по любому вопросу, вызывающему осложнения, преобладание непроявленных отношений господства-подчинения над формально-должностной иерархией, стремление к сохранению целостности внешней формы при оставлении максимальной степени свободы объединяемым ею структурным элементам, ритуализация любого публичного действа, в том числе политического, и восприятие такой ритуализации как гораздо более значимого элемента собственной индивидуальной или групповой социально-политической идентичности, нежели ее сущностные, содержательные характеристики.

Поэтому можно с полным основанием считать, что, войдя в состояние поставторитарной модернизации, Тайвань – во всяком случае, в настоящий период – нашел оптимальный для себя режим развития, сбалансированно сочетающий запросы общественно-политического прогресса с глубинными основаниями традиционной культуры. А значит, и сложившийся рисунок партийной системы, в которой конкурируют две партии – субъекты поставторитарной модернизации с трудноразличимыми идеологическими отличиями друг от друга, – каждая из которых имеет собственный электорат и партию-спутника, вряд ли претерпит существенные изменения в обозримой перспективе.