Демон

Боженька, миленький, как же так? Неужели все происходит на самом деле? Наверняка это сон. Господи, пусть это будет сон. Пусть зазвонит будильник, я проснусь и пойду на работу. Гарри попытался себя разбудить, глядя в закрытые глаза женщины под собой, ощущая ее возбуждение, чувствуя, как она движется, откликаясь на его движения. Госссподи, он слышал, как она стонет. В сновидениях мы не слышим чужие стоны, ведь так? И он явственно ощущал ее жаркое тело под ним, и упорно долбился в это разгоряченное тело, осязая ладонями ее округлые ягодицы, и она стонала все громче и громче, а он хотел лишь одного – встать и бежать без оглядки, – но не мог встать и сбежать, он был словно зрителем в этом действе, трахал какую-то телку и наблюдал за собой как бы со стороны, и яркий свет, пробивавшийся сквозь оконные занавески, отметал все надежды, что это сон, и отрицать правду было уже невозможно при всем желании, и он продолжал свои телодвижения, долбясь в эту телку, стонущую под ним, а потом их тела содрогнулись в последней конвульсии, и наступила внезапная тишина и неподвижность. Гарри закрыл глаза, тряхнул головой и почувствовал, как внутри плещется теплая вязкая тошнота, и тогда он скатился с нее, с этой женщины, помчался в душ, вывернул краны на полную мощность и неподвижно застыл под напором воды. По крайней мере, его не стошнило. И сейчас уже не стошнит. Он это знал. Но также он знал, что его может вывернуть наизнанку в любую минуту. Что ему делать? Кто эта женщина? Госссподи, как вообще это случилось? Надо поторопиться и успеть одеться, пока она будет в душе. Ему пора возвращаться в офис. О черт!

Он вышел из душа, быстро вытерся

и вернулся в комнату, завернувшись в полотенце. Телка так и лежала в постели, натянув одеяло до подбородка. Он боялся на нее смотреть – все равно он ее не узнает, – однако же встал перед ней, старательно глядя в сторону. Она улыбнулась. Отвернись, и я встану. О Госссподи, да я сам только рад отвернуться. Да, только рад. Он повернулся к ней спиной, и как только услышал, что в душе включилась вода, поспешно оделся и тихо вышел из номера и из отеля. Перебежал через улицу и зашел в ближайший универмаг, на случай, если она все-таки наблюдает за ним, желая вызнать, где он работает. Он быстро прошел магазин насквозь и вышел с другой стороны, ему хотелось скорее вернуться в свое убежище, к себе в кабинет.

Что это было?

Зачем? Почему? Он вовсе не собирался кого-то снимать. Это просто безумие. Бред. В этом нет смысла. Ни в чем нет смысла. Он ушел на обед пораньше, чтобы поесть одному, почему-то сегодня ему не хотелось обедать в компании Уолта и всех остальных. А потом он уже трахал какую-то телку в отеле. Непонятно зачем. Что, черт возьми, произошло? Он просто спустился на первый этаж, вышел на улицу, завернул за угол, налетел на кого-то в задумчивости, и подхватил ее, чтобы она не упала, извинился и улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, а дальше все как в тумане, и он вдруг понимает, что яростно ей заправляет, а она стонет под ним. Но этого больше не повторится. Не должно повториться. Просто надо себя контролировать. Да, контролировать! Вот и ответ. Ему надо себя контролировать.

Контроль продержался неделю, а решимость и того меньше. Пару дней он обедал у себя в кабинете, говорил Уолту и остальным, что работа в разгаре и ему не хочется прерываться, но желание выйти из кабинета становилось сильней и настойчивей с каждым днем и постепенно дошло до той точки, когда оно стало мешать работе. Он прилагал столько усилий, чтобы сосредоточиться, а в итоге все равно вскакивал из-за стола и тоскливо смотрел в окно, чувствуя себя пленником, запертым в четырех стенах. Через пару дней он пошел на обед вместе с Уолтом и Симмонсом. Не нашел причин себя сдерживать. Но он был осторожен, не отходил ни на шаг от своих компаньонов и после обеда вместе с ними вернулся в офис.

Но затем он все чаще и чаще стал ловить себя на мыслях о женщинах; или стоя в дверях своего кабинета и рассеянно глядя по сторонам, вдруг очень остро осознавал, что у коллег женского пола есть ноги и юбки весьма интересной длины. Гарри не помнил, чтобы он делал что-то подобное раньше. Кажется, он никогда и не думал о женщинах. Даже когда не был женат. Действие всегда предшествовало размышлениям. Он ходил с женщинами на прогулки, разговаривал с ними, танцевал и укладывал их в постель, но совершенно не помнил, чтобы он когда-нибудь думал о женщинах. Он возвращался к себе в кабинет, пытаясь выбросить из головы всю эту глупую дурость, и погружался в работу, и какое-то время она занимала его целиком, но вскоре он с удивлением осознавал, что снова думает о какой-нибудь женщине, не о ком-то конкретно, а как бы в общем и целом. Он пытался заменить эти мысли на мысли о Линде, но почему-то от этого становилось еще противнее, и он возвращался к работе и к своему внутреннему конфликту.