Демон

Его хватило всего на неделю. Он бы просто не выдержал еще один день этой внутренней смуты, которая не давала ему работать – и это пугало сильнее всего. Он не мог допустить – и никогда не допустит, – чтобы что-то угрожало его положению.

На этот раз он точно знал, что собирается сделать, и без проблем – совершенно осознанно – возобновил прежний рутинный процесс. На самом деле, та легкость, с которой в нем пробудилась былая способность просто выйти на улицу, зарулить в ближайшее кафе, подцепить телку, отвести ее в отель и оттрахать, поразила его самого, отозвавшись ледяной колющей болью в висках, когда он сидел у себя за столом и пытался осмыслить произошедшее.

В тот вечер дома ему было тяжко, он себя чувствовал напряженно и очень неловко. Время тянулось мучительно медленно. Гарри осознавал каждое свое действие и постоянно задумывался, нет ли в его поведении чего-нибудь необычного. Он старался вести себя, как обычно, и разговаривать, как обычно; и все-таки чувствовал некую внутреннюю зажатость. И безразличие. Особенно в постели. За пару часов до того, как ложиться спать, он начал жаловаться на головную боль и скованность в шее. От переутомления на работе. Вскоре – но недостаточно скоро – они с Линдой легли и погасили свет в спальне, и Гарри лежал на боку, и день почти завершился, и в конце концов он провалился в тяжелый беспокойный сон.

Он опять смог продержаться не дольше недели без того, чтобы не снять себе телку. И страшнее всего было то, что он с этим смирился, и принял как данность, и в пятницу пошел обедать один, выдумав какой-то предлог, чтобы не ходить на обед вместе со всеми. Он даже и не пытался сопротивляться. Просто распределил всю недельную работу так, чтобы по пятницам выделить больше времени на обеденный перерыв. Как только он принял это решение, ему стало значительно проще сосредоточиться на работе.

Конечно, Гарри ходил налево не каждую пятницу, но это было не важно. Главное – это сама процедура, сама игра, позволявшая освободиться от постоянного внутреннего беспокойства, чтобы можно было спокойно сосредоточиться на работе, выполняя свои обязанности перед фирмой и сохраняя свое положение.

Вскоре он пришел к мысли, что эти пятничные похождения надо просто принять как часть жизни, но часть, совершенно отдельную от всего остального. Он больше не чувствовал себя неловко, возвращаясь домой вечером в пятницу или в любой другой день на неделе. Ему представлялось, что он вполне в состоянии прийти домой и вести себя, как обычно. Собственно, почему нет? Он не делал ничего такого, чего не делал бы каждый женатый мужчина, особенно среди людей его круга. И насколько ему известно, все эти бабы, которых он снимает на улице, они тоже все замужем. Гарри не помнил, чтобы он давал себе обещание хранить верность Линде, но даже если давал, он был молод и глуп…

Да, может быть, иногда он испытывал что-то похожее на смущение, особенно когда приходилось выдумывать оправдания, чтобы не ходить на обед вместе со всеми. Не то чтобы его кто-то в чем-то подозревал или возражал против его отсутствия, и Гарри уж точно не опасался, что его снимут с должности лишь потому, что по пятницам он обедает дольше обычного – давно миновали те дни, когда он был младшим руководящим работником, чье время всегда подотчетно, – но у него все равно было чувство, что он крадет время у фирмы.

Впрочем, эти уколы смущения можно было и не замечать. В отличие от глубинного конфликта, который буквально выкручивал его изнутри и не давал нормально работать. Такое уж точно нельзя оставлять без внимания. Поэтому Гарри рассудил так: надо просто принять все как есть. Это будет новый этап его жизни. Со временем ему даже понравился новый график, этот новый этап, и уже совсем скоро все стало настолько естественным и привычным, словно так было всегда – словно так и должно быть, – и его жизнь на работе и дома протекала легко и комфортно.

А потом, как-то в среду, он вышел на улицу и пошел следом за очередной женщиной. Все получилось само собой. Она вошла в большой универмаг, и он тоже. Он наблюдал, как она выбирает трусики и бюстгальтеры, и вдруг осознал, что он делает, развернулся и помчался обратно в контору. Он неподвижно сидел за столом, а сердце стучало так, словно он бежал кросс. Паника не отпускала до конца дня, и он так и не смог сосредоточиться на работе. Внутри все бурлило от переизбытка чувств, но он не мог распознать эти чувства, от чего паника только росла.

В тот вечер за ужином Линда спросила, все ли у него хорошо.

А что может быть плохо?

Нет, я не имею в виду что-то плохое. Просто ты какой-то задумчивый, тихий. Даже не знаю, она рассмеялась, откинувшись на спинку стула, то ли ты сегодня и вправду какой-то странный, то ли это ребенок затих, и у нас появилось немножко времени, чтобы побыть вдвоем… в тишине.

Неимоверным усилием воли Гарри заставил себя улыбнуться. Знаешь, я тут подумал, а не купить ли нам дом?

Это как-то слегка неожиданно…

Вовсе нет. Я уже давно размышляю над этим вопросом.

Но меня-то ты точно застал врасплох, она улыбнулась, не знаю, что и сказать.