Демон

Гарри всегда выводил Линду на пик удовольствия, когда они занимались любовью, но даже сквозь собственное возбуждение сегодня она ощущала в муже какое-то странное, почти отчаянное исступление, но решила, что в нем просто сказывается усталость и напряжение, и беспокоиться не о чем. Вскоре она убедилась, что была права: с каждым днем отпуска Гарри казался все менее напряженным.

Они занимались любовью часто, и днем, и ночью. Линде особенно нравилось днем, из-за ощущения новизны и свободы. Свободы от всех обязательств и повседневной рутины. Как будто она оказалась в каком-то другом мире.

Они танцевали, держались за руки под луной, катались на яхте по тихой лагуне под ярким Карибским небом. Я так рада, что мы сюда выбрались, Гарри.

Я тоже рад, милая. Здесь красиво. Но ты все равно красивее.

Она прижималась к его плечу, погружаясь в тепло его любви под бархатным звездным небом.

Гарри чувствовал, как его напряжение проходит, сменяясь почти головокружительной легкостью. Он постоянно держал Линду за руку, даже во сне. Он просыпался, сплетясь с нею пальцами, и целовал ее руку, пока она тоже не просыпалась, и тогда он переворачивался на бок и целовал ее красивое лицо. Он никак не мог ею насытиться. Он держал ее за руку и в ресторане, и на пляже, и на прогулках в тропических садах. Он нежно целовал ее в щеку, целовал кончики ее пальцев. Мир вокруг них был прелестным и очень спокойным. Чтобы не спугнуть этот покой, надо было ходить неспешно, разговаривать тихо и думать неторопливо. Каждый вечер на их столике в ресторане Линду ждала орхидея, и Линда с Гарри улыбались друг другу, пока метрдотель прикреплял цветок к платью мадам.

Но все хорошее неизбежно кончается, и вот наступил последний вечер, а за ним и последний день их короткого отпуска. Они вошли в самолет, держась за руки, и весь полет до Нью-Йорка тоже держались за руки.

Когда они добрались до дома, Линда сразу же позвонила маме, сообщить, что они вернулись и замечательно провели время. Я все расскажу завтра, когда мы приедем за малышом Гарри, но ты была права, мам. Абсолютно права.

Они провели вечер, устроившись на диване перед телевизором, Гарри не выпускал из объятий свою прелестную Линду, а она прижималась щекой к его груди.

15

Он опять рухнул в яму, только на этот раз яма была омерзительной и зловонной. Он отправился прямиком на Восьмую авеню, к югу от Таймс-сквер, обошел несколько баров, нашел изнывающую от жажды прелестницу, купил ей бутылку, и они пошли к ней домой, в прокисшую, кишащую тараканами комнату. Гарри буквально физически ощущал, как противная серая копоть проникает ему под кожу при одном только взгляде на грязные склизкие стены и пол, при одном только прикосновении заскорузлых вонючих простыней.

Он оттрахал это раскисшее тело, от которого разило мочой и потом, а затем трахнул ее еще раз, пока она не отключилась в пьяном забытьи. Он мог бы уйти и провести ночь в другом месте, где угодно, только не здесь – возможно, он даже успел бы на последнюю электричку домой, – но он не ушел. Он остался. В тусклом свете, с трудом проникавшем сквозь закопченное окно, что выходило в замкнутый двор-колодец, он смотрел на это создание, храпевшее рядом с ним (белые песчаные пляжи, синее море), и ему хотелось сбросить ее с кровати, сковырнуть, как болячку. Как струп на язве. Госссподи, какое беспомощное, безнадежное, жалкое существо. Распухшая масса плоти. Почему-то он был уверен, что она младше его. Может быть, ненамного, на год или два, но младше. Она выглядела и пахла, как нечто, выброшенное на берег океанской волной (изумрудно-зеленое море) и уже начавшее разлагаться под жарким тропическим солнцем.