Читаем Демон полностью

его изнутри, и эта вечная вонь, поднимавшаяся из нутряных глубин и забивавшая ноздри. И чем больше времени он проводил на кушетке у доброго доктора, тем хуже ему становилось. Густая тьма, что плескалась в глубинах его существа, уже поднялась к голове и сдавила ее, как в тисках, и когда это давление становилось невыносимым, и ему начинало казаться, что он сходит с ума, и ему приходилось вновь рыскать по улицам и тащить в койку очередную прыщавую шлюшку.

Он пытался рассказать обо всем доктору Мартину, но слова застревали в горле. День за днем, особенно в такси по дороге на работу, он прокручивал в голове фразы, с которых начнет разговор, а потом будет проще, и он наконец изрыгнет из себя эту черную порчу (О Боже, как ему хочется освободиться от грязи!), но почему-то все разговоры всегда обращались в прошлое… к его детству и матери.

Он продолжал ходить к доктору Мартину из-за смутной надежды, что когда-нибудь тот все-таки докопается до самых глубин и вычистит из него эту мерзость. Дай Бог, чтобы это случилось скорее. Долго он не продержится. Это невыносимо.

Невыносимо смотреть

в глаза Линды, полные боли… впалые и пустые в последнее время. Глаза, становившиеся все тусклее и тусклее… Ее болезненно сжатые губы. Ее смех… Господи Боже, он так давно не слышал ее смеха, что даже воспоминание казалось выдумкой. Ее смех… Любовь?????? Он ее любит. И Гарри-младшего. Он знал, что любит… Или любил. О Господи, что происходит? Ему хочется лишь одного: прийти домой, обнять жену и сына, расцеловать их обоих, убрать прядку волос со лба малыша Гарри, взять жену за руку, поцеловать кончики ее пальцев – это все, что он хочет. Госссподи Боже, разве он многого просит? Что в этом плохого? Почему???? Почему???? ПОЧЕМУ???? мне отказано в такой малости? Почему я досадливо морщусь, когда он подбегает ко мне и обнимает за ногу? Почему мне приходится его отталкивать? За что ты так со мной, Господи? Я не могу посмотреть ей в глаза. Не могу поднять голову. Не могу есть. Он уже даже ко мне не подходит. Он со мной не разговаривает. Я не могу разговаривать с Линдой. О Госссподи, она меня ненавидит. Я знаю, она ненавидит мое провонявшее гнилью нутро. Если бы я мог умереть! Просто когда-нибудь не проснуться. И мне уже не придется смотреть на нее и слушать ее молчание – Господи, как я ее люблю. Но не могу. Не могу на нее смотреть. Господи, я этого не хотел. Извини, милая. Я виноват, ты даже не представляешь… Если бы я мог раздавить себе голову в кровавую кашу или просто не видеть ее глаза. Это не я. Это не из-за меня. Умоляю, скажи мне, что это не я. Не я отобрал свет и радость у этих глаз. Господи, миленький, только скажи мне, что это не я. Нет, не я. Я никогда бы…

И снова он

молча ложился в постель, повернувшись к Линде спиной, и слушал ее тусклый голос, и хотел обернуться к ней и сказать: я люблю тебя, – и поцеловать ее перед сном, но лишь бормотал что-то невнятное и пытался быстрее заснуть в надежде на успокоительное забытье, но внутри все затягивалось леденящим узлом, и он стискивал зубы до боли в челюсти – и, обвив руками подушку, подтягивал колени почти к самому подбородку

и слышал рядом дыхание

жены. Тихое, едва различимое дыхание, но для него оно было как стон, пробирающий до костей, и он пытался зажимать уши, но глухой низкий стон намертво застревал в голове, он его ощущал… и ощущал ее тоже! Она была рядом. В одной с ним постели. Он сжимал голову руками и еще крепче вцеплялся в подушку, и ощущал, как жена лежит рядом. Прямо здесь… у него за спиной…

Она даже не шевелилась.

Просто лежала… Но ему почему-то казалось, что она придвигается ближе… ближе… может быть, даже хотела в нему прикоснуться, и он сжимал челюсти еще крепче, и ощущение было такое, как будто они сейчас треснут, и он держался из последних сил, и наконец провалился в сумрачный полусон, и ему даже что-то приснилось, что-то очень похожее на явь, и он боролся с этой явью в своем сне, пытаясь сбежать от реальности в сновидение, его трясло, он дрожал, и стонал, и беззвучно кричал у себя в голове, но сон никак не отпускал, такой настойчивый и пугающе реальный, и он смотрел на свою дочь, как она собиралась на праздник по случаю ее пятого дня рождения, лежала в ванной среди хлопьев пены, а потом вытиралась, и он смотрел на нее голенькую, и хотел отвернуться, уйти, но голову словно заклинило, голова не поворачивалась, он стоял и смотрел, а в голове бился крик, умоляющий крик НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ

и наконец крик

пробился наружу, и он содрогнулся всем телом, и Линда притронулась к его плечу, Что с тобой, милый? Тебе что-нибудь принести? Он покачал головой, промычал что-то невразумительное, медленно положил голову на подушку и снова свернулся калачиком, стараясь удержать слезы, рвущиеся из груди, они разбухали внутри и мешали дышать, заставляя его содрогаться от страха утонуть в собственных соках. Господи, если бы он мог обернуться и взять жену за руку

Перейти на страницу:

Все книги серии От битника до Паланика

Неоновая библия
Неоновая библия

Жизнь, увиденная сквозь призму восприятия ребенка или подростка, – одна из любимейших тем американских писателей-южан, исхоженная ими, казалось бы, вдоль и поперек. Но никогда, пожалуй, эта жизнь еще не представала настолько удушливой и клаустрофобной, как в романе «Неоновая библия», написанном вундеркиндом американской литературы Джоном Кеннеди Тулом еще в 16 лет.Крошечный городишко, захлебывающийся во влажной жаре и болотных испарениях, – одна из тех провинциальных дыр, каким не было и нет счета на Глубоком Юге. Кажется, здесь разморилось и уснуло само Время. Медленно, неторопливо разгораются в этой сонной тишине жгучие опасные страсти, тлеют мелкие злобные конфликты. Кажется, ничего не происходит: провинциальный Юг умеет подолгу скрывать за респектабельностью беленых фасадов и освещенных пестрым неоном церковных витражей ревность и ненависть, извращенно-болезненные желания и горечь загубленных надежд, и глухую тоску искалеченных судеб. Но однажды кто-то, устав молчать, начинает действовать – и тогда события катятся, словно рухнувший с горы смертоносный камень…

Джон Кеннеди Тул

Современная русская и зарубежная проза
На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось
На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось

Чак Паланик. Суперпопулярный романист, составитель многих сборников, преподаватель курсов писательского мастерства… Успех его дебютного романа «Бойцовский клуб» был поистине фееричным, а последующие работы лишь закрепили в сознании читателя его статус ярчайшей звезды контркультурной прозы.В новом сборнике Паланик проводит нас за кулисы своей писательской жизни и делится искусством рассказывания историй. Смесь мемуаров и прозрений, «На затравку» демонстрирует секреты того, что делает авторский текст по-настоящему мощным. Это любовное послание Паланика всем рассказчикам и читателям мира, а также продавцам книг и всем тем, кто занят в этом бизнесе. Несомненно, на наших глазах рождается новая классика!В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Чак Паланик

Литературоведение

Похожие книги

Метастазы
Метастазы

Главный герой обрывает связи и автостопом бесцельно уносится прочь . Но однажды при загадочных обстоятельствах его жизнь меняется, и в его голову проникают…Метастазы! Где молодость, путешествия и рейвы озаряют мрачную реальность хосписов и трагических судеб людей. Где свобода побеждает страх. Где идея подобна раку. Эти шалости, возвратят к жизни. Эти ступени приведут к счастью. Главному герою предстоит стать частью идеи. Пронестись по социальному дну на карете скорой помощи. Заглянуть в бездну человеческого сознания. Попробовать на вкус истину и подлинный смысл. А также вместе с единомышленниками устроить революцию и изменить мир. И если не весь, то конкретно отдельный…

Александр Андреевич Апосту , Василий Васильевич Головачев

Проза / Контркультура / Боевая фантастика / Космическая фантастика / Современная проза
День опричника
День опричника

Супротивных много, это верно. Как только восстала Россия из пепла серого, как только осознала себя, как только шестнадцать лет назад заложил государев батюшка Николай Платонович первый камень в фундамент Западной Стены, как только стали мы отгораживаться от чуждого извне, от бесовского изнутри — так и полезли супротивные из всех щелей, аки сколопендрие зловредное. Истинно — великая идея порождает и великое сопротивление ей. Всегда были враги у государства нашего, внешние и внутренние, но никогда так яростно не обострялась борьба с ними, как в период Возрождения Святой Руси.«День опричника» — это не праздник, как можно было бы подумать, глядя на белокаменную кремлевскую стену на обложке и стилизованный под старославянский шрифт в названии книги. День опричника — это один рабочий день государева человека Андрея Комяги — понедельник, начавшийся тяжелым похмельем. А дальше все по плану — сжечь дотла дом изменника родины, разобраться с шутами-скоморохами, слетать по делам в Оренбург и Тобольск, вернуться в Москву, отужинать с Государыней, а вечером попариться в баньке с братьями-опричниками. Следуя за главным героем, читатель выясняет, во что превратилась Россия к 2027 году, после восстановления монархии и возведения неприступной стены, отгораживающей ее от запада.

Владимир Георгиевич Сорокин , Владимир Сорокин

Проза / Контркультура / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза