Демон абсолюта

«Дорогая миссис Гарди, сегодня воскресенье, и час назад я сидел на кровати, слушая последний квартет Бетховена: когда один из ребят пришел и сказал, что Т.Г. умер. Мы дослушали квартет, потому что в музыке сразу почувствовался он: и теперь мне нужно написать что-нибудь для вас, а вы получите это лишь через три недели.

Я почти ждал этого. После того, как ваше письмо пришло на рождество, я хотел ответить: но статья в газете сообщала, что он болен. Тогда я затаил дыхание, зная о хрупком равновесии его жизни, которое мог нарушить один холодный ветерок. Несколько лет он был таким хрупким, почти прозрачным. Вы жили с ним и, может быть, слишком привыкли к этому, чтобы замечать. Только вы поддерживали в нем жизнь все эти годы: вы, кому я, среди столь многих, обязан привилегией знакомства с ним.

И теперь, когда я должен чувствовать скорбь за него и за вас, здесь это чувствуется почти как триумф. В тот день, когда мы достигли Дамаска, я плакал, потеряв всякое самообладание, потому что триумф был наконец достигнут: и так же трогает меня уход Т. Г. Он состоялся, и он был таким полновесным. Каждый раз, покидая Макс Гейт, я видел это и винил себя за вторжение к тому, кто покончил с такими вещами, как я и мне подобные. Я почти был готов перестать тревожить его покой. Но, как вы знаете, я всегда возвращался, как только предоставлялся случай. Думаю, я попытался бы прийти, даже если бы вы не были добры ко мне: а вы были очень добры: и Т.Г.

Так вот, я действительно после его смерти обнаруживаю, что больше думаю о вас. Мне повезло узнать его: вы стольким пожертвовали из своей жизни и богатства. Я думаю, в целом было бы хорошо, если бы каждый делал для других то, что вы сделали для всех нас: но это трудно для вас, ведь вы не видите так ясно, как видим мы, насколько прекрасно вам это удалось, и не можете быть так же уверены, насколько достойным это было. Т.Г. представлял собой бесконечно больше, чем человек, умерший три дня назад — и вы были одним из его архитекторов. За годы, прошедшие после «Династов», отступил в сторону Гарди напряженный, и Т.Г. занял свое бесспорное — неоспоримое — место. Хотя, как я однажды говорил вам, через год толпа, восхвалявшая его, побежит туда, где он стоял, восклицая: «Нет никакого Т.Г. и никогда не было». Пройдет поколение, прежде чем небо совершенно очистится от туч, чтобы он воссиял. Однако что значит поколение для солнца? Он в безопасности. Как мало это слово значило для него.

Это не то письмо, которое мне хотелось бы написать. Но вы же видели, как я смотрел на него, и, возможно, догадывались, как я пытался бы думать о нем, если бы у моих мыслей был компас, чтобы поддерживать его образ.

О, вас будут теперь ужасно тревожить эти незначительные шакалы: вы ведь стольким людям помогали, и поэтому вам никто не может помочь. Мне так жаль».[942]