Демон абсолюта

Клуб сначала предпринял попытку доказать конференции волю к независимости Сирии с помощью гигантской петиции; самым сильным аргументом, который противопоставляли Фейсалу, был тот, что сирийцы не уполномочивали его говорить от своего имени. Ораторы были разосланы во все города; публичные собрания, проповеди в мечетях, распространение газет, брошюр, прежних немецких трактатов против Франции, призывы в кофейнях, иногда заключение в тюрьму непокорных (пропагандистов сопровождали шерифские жандармы) — все было применено. В таких мерах и не было необходимости: крестьяне считали, что выбирают между толерантным мусульманским правительством и фанатичным христианским; всех сирийцев унижало то, что их считают неспособными к самоуправлению; и если кто-то и предпочитал Францию, то лишь потому (за исключением христиан), что верили в ее способность обеспечить порядок лучше, чем сторонники шерифов; они стремились прежде всего к своему спокойствию и не могли противостоять членам Клуба, самой эффективной силе в Сирии. Через пятнадцать дней после речи Фейсала на конференции в Дамаске произошла крупная манифестация. Под тремя лозунгами: что Сирия — не более отсталая страна, чем балканские государства во времена провозглашения их независимости; что конкурс иностранных технических специалистов, которых она собирается вызвать, ни в коей мере не должен затрагивать политическую власть — достаточно, если им будут платить; что Франция и Англия согласились 7 ноября признать независимость Сирии.[501]

Члены Клуба считали невозможным отрицать протяженность и глубину арабского движения в Сирии и видеть в Фейсале только делегата короля Хиджаза. Толпы, которые во всех крупных городах внутренней Сирии претендовали на собственного суверена, провозглашали свое равнодушие — иногда свою враждебность — к Хиджазу, свое стремление к сирийской Сирии, вождем которой видели его. В Дамаске, в Алеппо сторонники Франции и Англии, казалось, затерялись среди национального движения. Пока что Фейсал и Лоуренс не преследовали иной цели, кроме народного совещания, предложенного эмиром комитету, которое привлекло бы внимание президента Вильсона. Сэр Марк Сайкс вернулся из Леванта, обеспокоенный соглашением, которое он подписал, потрясенный волей сирийских организаций к единству[502]. Ллойд-Джорджу, Бальфуру, своим друзьям среди французов и сионистов он сообщил об опасности той политики, в которую ввязываются их державы. Фейсал очень ждал его вмешательства, но Сайкс умер через несколько дней после возвращения.[503] Все же 20 марта, в ходе частной встречи между Клемансо, Сайксом, Вильсоном и Ллойд-Джорджем, президент Соединенных Штатов предложил, чтобы комиссия по расследованию, сформированная из назначенных представителей четырех держав, была направлена в Сирию, а затем в другие арабские страны.[504] Ллойд-Джордж доложил, что Англия, как и в 1912 году, не заинтересована в Сирии, и ее интересуют только Мосул и Палестина; он в принципе одобряет комиссию. Клемансо заявил то же, но на условии, чтобы комиссия была направлена равным образом в Палестину и в Месопотамию.

25 [марта 1918 года] президент Вильсон официально поставил свое предложение на конференцию, и оно было принято.

Этим вечером Фейсал впервые выпил шампанского…[505]

Комиссия должна была констатировать волю Сирии к своей независимости и единству, которые Клуб собирался провозгласить таким образом, чтобы не могло остаться никакой двусмысленности. Но прежде всего ей было поручено определить ту державу, которую сирийцы наиболее охотно примут как мандатария. Понятие «мандат» было тогда очень расплывчатым[506], и его переводили то как «сотрудничество», то как «покровительство», то как «протекторат».

С тех пор, как Ллойд-Джордж ответил Клемансо, что у Великобритании нет интересов в Сирии[507], Фейсал почти не ожидал больше английского мандата. Теперь он тем больше ненавидел Францию, потому что больше ее опасался. Он упрекал ее, не без причин, за армянских добровольцев, за постыдную оккупацию; но он прекратил заявлять, что Сирия больше помогала изнуренной Франции, чем та помогала Сирии. Его начальник штаба, Нури Саид, утверждал в Каире, что французские офицеры просили милостыню на улицах Парижа, но Фейсал, который ходил по улицам Парижа, встречал на них мало офицеров; и он знал, что французскую армию ни в коей мере не представляют неряшливые зуавы[508] Бейрута.