Демон абсолюта

— Присутствующие не являются представителями своей страны по закону, но по духу представляют свое сословие или свой титул. Я спрошу вас: одобрите ли вы мои действия?

— Да, — закричали слушатели.

— Позволяет ли мне нация впредь управлять нашей внутренней и внешней политикой?

— Да здравствует наш эмир Фейсал!

— Поможет ли мне она добиться всего, чего я прошу, без условий?

— Да будет твоя воля!

Нури Шаалан поднял руку, и тотчас же наступила тишина:

— Мы, арабы, и наши семьи, и наши палатки, в твоем распоряжении, и более твои, чем твои собственные руки. Тот, кто поступит иначе, будет отвергнут Исламом!

Фейсал на этот раз далеко преступал позицию, принятую в Бейруте: его авторитет, который, по соглашению с Клемансо, ему было «поручено доказать», зависел от энтузиазма тех, кто его слушал. Он не только сказал: «Покажите, что вы не бараны, которыми торгуют! Те, кто нуждается в Америке, Англии, Франции или Италии — не наши. Мы заплатим советникам и техникам, как своим наемным работникам»[523]; он, кроме того, претендовал на независимость не только Сирии, но и Ирака. Через десять дней[524] он добивался от французского верховного комиссара отмены соглашения Сайкса-Пико, отмены административного контроля над Ливаном, право самому назвать всех иностранных советников; и требовал, чтобы Франция поддержала его претензии на Палестину, Мосул и Ирак. Тогда он принял бы французский мандат. Первым долгом мандатария было, в его глазах, обеспечить сирийское единство[525]. Верховный комиссар, с которым велась беседа, перенес встречу в Париж, и, месяц спустя, согласился на административную независимость, но настаивал на правах Франции на приграничную ливанскую зону и отказался от всякой поддержки претензий на Ирак, Мосул и Палестину, от всякого вмешательства в английские дела. Фейсал заявил о независимости без условий. Комиссия по расследованию прибыла в Иерусалим.

Но это уже не была международная союзная комиссия. Франция объявила ее бесцельной после соглашения Фейсала с Клемансо; и, констатируя, что не собирается заниматься Месопотамией, она не послала делегатов. Тем более этого не сделала Англия. Комиссия, ограниченная американскими членами, оказалась лишенной полномочий.[526]

Но, возможно, не лишенной эффективности по отношению к президенту Вильсону; а он — по отношению к будущей Лиге Наций, которая одна решила судьбу Сирии. Эмир, несмотря на свои речи, казалось, умалчивал о клубах и о Партии Независимости[527]; многие из их членов ждали, что услышат о параграфах соглашения с Клемансо… Именно для того, чтобы не быть отвергнутым ими, Фейсал был так резок. Они добивались выборов национальной ассамблеи. Далекий от того, чтобы противостоять подобной ассамблее, Фейсал сам готовил выборы. Отважная политика, потому что партия не собиралась ограничивать выборы арабской зоной, но включить в них всю Сирию, Ливан, Палестину и Месопотамию. Будь то страсть, неосторожность или ловкость эмира, но весомость арабского движения побуждала его вновь обратиться к требованиям, которые его отец когда-то представил сэру Генри Мак-Магону.

Алленби обратился к нему и просил ограничить выборы своей собственной зоной, а французы запретили их в Ливане. Они публично имели место в Дамаске, тайно — в других странах, на которые претендовала Партия независимости, и 20 июня ассамблея, собранная в Дамаске, приняла имя Сирийского конгресса и объявила себя легальным представительным органом Сирии.[528]

Она была им лишь наполовину. Выборы проводились в спешке, потому что Конгресс заседал до прибытия комиссии, и были двухступенчатыми, по турецкой системе, из них было исключено множество христиан[529], большинство ливанцев, которые при турецком господстве не голосовали; католики и евреи Палестины воздержались. Но она претендовала на то, чтобы представлять мусульманское население, и, несомненно, представляла политически активную его часть.

2 июля [1919 года] перед американскими членами комиссии Конгресс потребовал признания независимости Сирии, включая Палестину, под королевской властью Фейсала; признания независимости Ирака; отмены соглашения Сайкса-Пико и декларации Бальфура. Он отвергал всякую политическую опеку, принимал на двадцать лет помощь Соединенных Штатов, «на условии, что эта помощь не повлияет на полную независимость страны»[530]. Если не Соединенные Штаты, тогда он принимал Англию. Он формально отказывался от французского мандата и не соглашался на еврейское государство.

Решения были принятыы единогласно, за исключением того, которое принимало иностранную помощь — экстремисты хотели исключить его.[531]

С того дня, как мирная конференция признала — возможно — арабскую независимость, только армия, способная защищать Сирию против французской интервенции, превращала бы Конгресс в нечто большее, чем пустое собрание. Эту армию указания, направленные от Алленби Фейсалу, не позволяли ему расширять, но общества втайне ее готовили.