Демон на Явони

Глядя на три пары и произведенное ими впечатление на двоих своих попутчиков, Никодим произнес чуть слышно:

— Игумен, Царствие ему Небесного, когда-то любил повторять, что место это Господь создал для спасение последних православный чад своих, в последние времена, чудно напитав его не только чистейшей и целебной водой, многими плодами рек, озер и полей, коих здесь не счесть, но и лесами, скрывающими живность, хранящими первозданную правду, берегущими зерцала истины типа этого бора, где каждый сможет с верными Богу мыслями прийти и очиститься, отделив предварительно в себе плевы от зерен, дабы уничтожив одни, сохранить другие.

— Давно хотел, дядь, поинтересоваться: ведь, если Господь бережет эти места, вы-то зачем?

— Мы-то… Он-то места блюдет, а мы тех, кто сюда ради праздного интереса приходит. Эти места для святых и праведных — их они хранят и хранить будут, а вот несущих сюда блуд, разврат, «Содом и Гоморру» в грехах и страстях погрязших — эти места, когда вытесняют, а когда расплющивают словно камень, упавший на плод. Вот, чтобы не погиб грешник, но по возможности опомнился, а «камень» тот прошел через него, как в воду ухнул, мы и поставлены. Кто выбор ко злу сделал окончательный, Господь то ведает, тому здесь при отсутствии на него планов Проведения Божия, карачун приходит, а кого еще спасти можно, пусть еще и не опомнившегося, Господь нам велит собирать, как зайцев деду Мазаю, и выводить туда, где предназначено им предстать пред милостью Создателя в скорби ли, искушении ли, испытании ли, счастье ли или достатке, то Господу ведомо…

— Так и хочется спросить о себе?

— О тебе все, как и о каждом, Богом давно все решено, но только вот миру еще ничего не известно… Иди себе — еще повыбираешь, только не ошибайся…

Дорога дальше лежала по бережку, то и дело виляющей речки. Через час продирания сквозь дебри, не ведомо как путники оказались на другой её стороне и имели возможность рассмотреть «шестерых» сзади, но только они присмотрелись, как эти существа развернулись к ним своими лицами, и ввели двоих, не готовых к такому повороту событий путников, в исступленный ужас.

— Дядь…, ааа…, ддддядь… ааа это нормально?

— Что именно, Олежек?

— Ну вот мы час бродили, и реку не переходили, а вот на другом берегу оказались?

— А что человеку невозможно — возможно Богу…

— Аааа… вот эти развернулись и на нас смотрят!

— Тебе ж не жаль, пущай смотрят…

— Но это же все странно…

— Да нет же! Это мир, привычный нам должен быть странен с точки зрения мира, созданного Богом. Люди настолько изменили первозданность его, что теперь обычное и нормальное чудесами кажется… Вы ведь и духов видеть не умеете! А раньше с ними и говорить каждый мог…

— Страшно, что-то…

— Не боись! Вот тут вот…, вот прямо на этом вот бережку, видишь, как ровно здесь и со всех сторон прикрыто деревьями…, сюда вот, когда война последняя была, занесло советских десантников, им нужно было в кольцо фашистов взять, да командование плохо все продумало и их, как на съедение волкам бросили — почти все в своей русской земле брошенные и остались… Так вот…, вот здесь был госпиталь под открытым небом, в нескольких наспех вырытых землянках делали операции «на коленках»…, а потом…, а после, кто не упокоился от мороза и ран, эсэсовцы добили… Никто тела тогда не закапывал, и после войны и не до того было. Мало, кто за упокой их душ молился…, Господь — вот так и велел оставить, ради просыпания совести живущих.

Бывает, мы пускаем сюда отряды поисковиков, они что-то делают, но все останки невозможно достать, отпевать прямо здесь нужно… вот, как туман спадет, и два света заходящей луны и восходящего солнца на омытые росой кости попадут, так они все и проявятся… вот тогда, говорит Господь, и читай литию…

На этом берегу реки, холма не было, да он был и существенно ниже, но почему-то именно здесь и выкопали блиндажи и землянки, сегодня обрушенные, погребшие под собой погибший воинов не в бою, но добитых раненными. Так и лежали некоторые крест-накрест с закрывавшими их своими телами медсестрами и врачами от пуль карателей. Земляночки эти совсем чуть возвышались небольшими курганчиками, покрытые густо растущими голубенькими цветочками, светящимися даже ночью.

Мужчины разместились посередине четырех таких, превратившихся в курганы, строений, удачно прикрывавших их от прохладного ветерка, да и стенки возвышений отражая свет и тепло от костра, создавали некое подобие микроклимата, который сразу понравился «Михею», моментально завалившегося на спину и прижавшего к необъятному животу огромные мохнатые лапы. Подошедший к нему Никодим, улыбнулся, и как бы про себя, но все же тихо вслух, произнес:

— Вот негодник, ведь пост же, а ты все об удовольствии… — В ответ послышалось только легкое урчание, на что «отшельник» ответил:

— Ну ладно, Бог с тобой… — И начал чесать собачье пузо, явно доставляя много удовольствия своему другу и единомышленнику.

Так продолжалось недолго, пока не закипел на костре чайник для заварки кофе. Через пятнадцать минут, согревшись горячим напитком, все опять улеглись до шести часов на отдых.