Демон на Явони

Смысловскому сразу не засыпалось, он ворочался гонимый демоном по своей памяти и воображению в поисках нечистот, сразу возводимых им в ранг заслуг и верха блаженств, в нетерпеливом ожидании утра, когда он гробовщик сможет, увидев это место, осознать то ли оно или снова не подходящее. «Где же приносить жертву, как ни в месте стольких страданий и смертей?!» — думалось ему, но бес явно был не доволен этим бором, ему вообще здесь было не уютно, поскольку он был обезврежен и заперт в душе несчастного своего слуги самим покровительством Христа. Когда терпение подошло к концу, не в силах больше ждать, Роман поднялся с подстилки и сел, уперевшись локтями в колени, сразу неожиданно почувствовав со всех сторон движение.

Он словно попал в другой мир. Окружавшее его напоминало лесную кузнецу, но только с горнилом и поддувалом с отсутствовавшими наковальнями и самими кузнецами. В каждой из землянок и блиндажей происходило необъяснимое действо. Необъяснимо начавшим проникающим сквозь земляные крыши, своим взглядом, он наблюдал за пылающими угольями в горниле, поддувало, раздуваемое с помощью своих мехов, резко сжималось, выбрасывая вихрь в центр разгоравшегося все сильнее очага, когда достигалась максимальная температура, сверху земляного потолка, будто неожиданно протекшего, срывался поток грязной воды, смешанной с вонючими нечистотами, что порождало коричневато-серый густой пар. Поддувало меняло угол, раздувалось и сжималось на сей раз медленно и осторожно, что создавало вихревой поток, врывавшийся в самую гущу испарений, формировавший в этом облачке, какой-то силуэт, почти сразу начинавший двигаться и существовать самостоятельно, направляясь ко выходу.

Уже на воздухе эти газообразные существа, страшные и неприятные по своему виду, сбивались в кучу. Когда их набиралось восемнадцать, они строились в три колонны по шесть и устремлялись в сторону, почему-то горящего, но несгораемого большого куста, расположенного на самом верху холма на другом берегу, там, где путники еще недавно устраивали лагерь.

Подбираясь к реке, эти твари начинали скрипеть, визжать, изгибаться, шипеть. Было видно и невооруженным взглядом, что они ненавидят «купину огненную», и единственно желают противостоять ей. У самого берега они в нерешительности останавливались, напрягались, как пред броском, но стоило первому ступить в воду, как от куста отделялось соответствующее количество языков пламени, и выстреливались в их сторону. Пламень охватывал все их воздушное тела, будто то был горящий газ, искрясь и, переплавляясь, они превращались в пожухлую, медленно тлеющую, падающую в воду листву.

Течение менялось и уносило испепелившуюся гниль влево относительно горящего куста — в сторону «распятого» нераскаянного разбойника, как сказал бы евангелист, увидевший такое зрелище.

Так продолжалось до тех пор, пока совсем не вышедший из себя Смысловский не подскочил в страшном гневе и не бросился в сторону «Купины», расталкивая призрачные силуэты. Оттолкнувшись от берега, он уже почти перелетев на тот берег, паря над водой, принял в себя язык пламени, прожегший его насквозь и отбросивший на самую середину реки, куда он плюхнулся в страхе и ужасе, и как камень не пошел ко дну, проваливаясь сквозь груды костей и остатков, покоившихся по всей длине русла.

Тонул он бесконечно, словно именно в этом месте была Тихоокеанская Марианская впадина, а река стала океаном, и падал бы еще глубже, если бы его не обхватила та самая русалка, что утащила его на дно озера в Острешно.

Хвостатая барышня начала бить его хвостом по лицу, а руками в блестящей чешуе, закрывать глаза и рот, которыми он до этого, почему-то мог дышать. Уже совсем задыхаясь, Роман, будто надувшись изнутри воздухом, устремился к поверхности и вылетев, как поплавок, на поверхность, проснулся, лежавшим в прежней позе.

Напротив его лица оказалась огромная морда «Михея» с печальными недобро глядящими глазами, с его шкуры скатывались огромные капли влаги, уже намочившие одежду человека, по языку, болтавшемуся сбоку большой полуоткрытой пасти, он понял, что это шершавая штука его только что лизала, благодаря чему он и очнулся.

Гробовщик так и не понял, был это сон или пес действительно вынул его из реки, а и думать не получалось, поскольку в его разуме и стучащих висках в голове громыхал только один «мамин» голос, требующий убить это проклятое животное. Не в состоянии пошелохнуться, Смысловский начал ругаться и богохульствовать, на что собака повернула голову к костру и взяла зубами горящее палено за еще не охваченный огнем конец, отпрыгнула в сторону и процедив сквозь зубы: «Ты весь в бензине — хорошая будет жертва!» — бросила на него горящий кусок дерева, от чего тот вспыхнул сразу весь и заорал еще пуще. Именно сейчас он и проснулся понастоящему, опирающимся спиной об обжигающую земляную стенку блиндажа, где еще раздувалось горнило.