Демон (СИ)

Вчера в лавке готовой одежды в Тартаре господин Эйриг отыскал отличную накидку. Тёмно-коричневая ткань, плотная на вид, такая, что не сразу должна была напитаться влагой, мне сразу понравилась. С изнанки накидку подбивал густой короткий мех. Он был иссиня-чёрный, и потому можно было рассчитывать, что повсеместная в это время года грязь не сразу испортит настроение обладателю. Примеряя накидку, я и подумать не мог, что господин Эйриг решит её купить!

Я, конечно, был против. Понятия не имею, во сколько она ему обошлась, меня не посвящали, но вряд ли задаром, как пытался заверить меня господин. И вот, он как в воду глядел. Каково бы мне сейчас было в одном сюртуке?

Снова отыскав знакомый каменный мешок дворика, я нырнул в арку, столкнулся с мужчиной, но тот, как и я, сильно торопился, надеясь добраться до места, до того как разыграется настоящее ненастье, так что рассмотреть его мне не удалось. Ветер поднялся, мело прямо в глаза. Это, наверное, мог бы быть отец Гошера, а может, просто сосед, живший в одной из лачуг вокруг.

Я направился прямиком к уже знакомой двери и забарабанил. Дверь отворилась, но я едва ли разглядел, кто стоит по ту сторону порога.

— Доброго утречка! — бодро заголосил я, щурясь. — Я — Тэг. Заходил недавно. Вот, принёс еды.

С некоторым трудом я извлёк из внутреннего кармана свёрток. Дверь распахнулась шире, и я поспешил нырнуть в дом. Очутившись в прихожей, сбросил капюшон, фыркая, отряхнул налипший снег и огляделся.

— Доброго утречка! — снова произнёс я, глядя на пожилую женщину с изрезанным морщинами лицом и тяжелым исподлобья взглядом.

— Чего же тут доброго, — проворчала она. — Ты кто, малец, и чего пожаловал?

— Я друг Гошера. Заходил уже, с Одой разговаривал, — окинув взглядом комнату, я обнаружил пару ребят на занявшейся пламенем печи. — Верно говорю?

Женщина перевела взгляд на девочку и та кивнула, но выглядела при этом не смелее мелкого зверька.

— Значит, ты другом Гошеру был?

— Агась. Жаль, что с ним такое приключилось.

— Что уж, — махнула она рукой, и прошла вглубь дома, я следовал за ней. — Ну и зачем ты пожаловал, как там бишь тебя зовут?

— Тэг. Да я так, на секундочку заскочил. Ода мне тогда подсказала, где Гошер работал, и я кое-что нашёл. На туфлях, конечно, сколько не три, много не заработаешь, но с голоду не помру, а так, глядишь, и перезимую. Вот я и решил отблагодарить, да и Гошеру кое-что должен.

Я подошёл к столу и развернул свёрток. Внутри было полбуханки вчерашнего каравая, четверть головки сыра, пара луковиц и морковок и копчёное куриное бедро — надеюсь, за него Содар меня не убьёт.

— Вот, угощайтесь, — я отошёл от стола, поглядев на женщину и ребят. Мать Гошера — я не сомневался, что разговаривал с хозяйкой дома, нахмурилась сильнее. А Ода и её братишка, примерно того же возраста, вихрем скатились с печи и осели на лавке в напряжении.

Я видел их голодные взгляды, но никто из них не смел притронуться к еде, нервно поглядывая на мать.

— И это так за туфли-то плотют?

— Не-е, это у меня заначка была, а я добро не забываю. Такой уж я, — развёл я руками, словно извинялся за мягкосердечие.

Женщина поджала губы.

— Вы ничего дурного не подумайте, я ж того, благодарен.

Напряжение на лице хозяйки продержалось с полминуты, затем неожиданно схлынуло, и, отвернувшись к печи, она закряхтела:

— Сейчас принесу кипяток. Ничего не трогать! — рявкнула она, словно затылком видела, как мальчишка тут же потянулся за луковицей, понимая, что палкой меня с гостинцами гнать не будут. Тот отдёрнул пальцы, словно ошпарившись, и с тоской посмотрел на еду.

Я уселся на лавку напротив детворы, и пока хозяйка грела воду, завёл разговор:

— А вы, значит, сегодня на работу не идёте?

— Мы раздаём газеты, — несмело заговорила Ода, окинув стушевавшегося братишку неодобрительным взглядом. — Но когда метёт — нет. Бумага мокнет и газеты портятся.

— Ясненько. А моя работа аж вечером, так что весь день буду бить баклуши, — довольно улыбнулся я. — А мать? Тоже отдыхает? — тише спросил, метнув взгляд на хлопотавшую хозяйку.

— Не-а, — ответил мальчишка и тут же посмотрел на сестру.

— Она через час уйдёт. Прачечная тогда откроется.

— А-а, ну значит, погреемся ещё, — подмигнул я.

— Вот, — вернулась женщина и поставила перед каждым из нас по чашке тёплой воды.

Внутри что-то плавало. Сушёные дольки жердёл, понял я. У бедняков не было принято распивать чаи да кофея. Мы заваривали засушеные с лета фрукты или травы. Особенно такое варево выручало в голодное время.

— Спасибо.

— Пей, малец, да ешь. Только часть я уберу для остальных. Негоже им, — кивнула она в сторону пары детишек, — обжираться, пока другие на холоде пашут, — должно быть, хозяйка имела в виду других членов семейства.

На столе остались четыре тонюсеньких ломтика хлеба, луковица, морковка, такие же прозрачные дольки сыра и маленький кусочек мяса. Дождавшись, пока мать Гошера припрячет остальное и вернётся к столу, ребята набросились на еду.

— Я уже завтракал, — объявил я и подтянул к себе только кипяток.