Он укрылся в зале ожидания, чтобы немного поспать, но часто просыпался – ему мешали то плачущие дети и их крикливые мамаши, то раздраженные сотрудники аэропорта, объясняющие мамашам, что причины задержки рейсов не зависят от аэропорта. Он все-таки ненадолго уснул, и ему приснилась Седа в дверях ее дома, гладящая его между ног, а он думал, нет, это не любовь, это ослепляющая страсть, толкающая в пропасть. Он удерживал ее руку и умолял прекратить. «Это все не то!» – бормотал он, а потом увидел вместо лица Седы лицо матери, каким оно было незадолго до смерти. «Чувствую себя Наполеоном, покидающим Москву», – сказала мать и зарыдала. Манвел проснулся. Во весь голос рыдал ребенок. Манвелу очень захотелось еще раз услышать голос Седы. Полтора часа, усталый, со слипающимися глазами, он бродил по аэропорту. «Не надо», – говорил ему рассудок. «Это в последний раз», – отвечало сердце. «Ты будешь страдать, – продолжал рассудок, – ты потеряешь твердость, которую только-только обрел». – «Я только разок позвоню, – возражало сердце, – я только услышу ее голос и всё». Он нашел телефонную будку, набрал на диске номер. Седа ответила сразу. «Алло», – произнесла она и, выждав секунду, спросила: «Кто это?» Он хотел ответить, но понял, что не может говорить. «Манвел?» Он молчал. «Манвел, это ты?» Он не скажет ей, что улетает в Берлин. Он больше ничего никогда не скажет ей. В трубке стало тихо. Он представил ее в эту минуту: в запахнутом халате, с телефонной трубкой, прижатой к щеке. Где-то там крутились ее сыновья. И никого больше.
Остаток дня Манвел слонялся по аэропорту, несколько раз обойдя каждый зал и каждую стоянку, рассмотрев каждого таксиста и каждого сотрудника.