Демонтаж

Когда в квартиру постучали, Генрих стиснул зубы и проклял незваного гостя. Он подошел к двери, подумав, что это может быть Ваге. Наверное, хочет присоединиться, чтобы вместе посмотреть викторину. Но это был не Ваге. Седа стремительно вошла, не поздоровавшись. Генрих запер за ней дверь, поправил ее на ходу сброшенные туфли и прошел за ней в гостиную. «Кофе будешь?» – спросил он дочь. Она помотала головой. «Может, снимешь плащ?» Она не отвечала. Он ушел на кухню и все-таки поставил на плиту джезву с кофе. Через пять минут с подносом и двумя чашками вернулся в гостиную. Викторина уже началась. Он опустился в кресло перед телевизором. Дочь сидела рядом на старом диване, который раньше стоял в ее квартире. Она не притрагивалась к кофе. Отец смотрел телевизор. Миниатюрная телеведущая перечисляла спонсоров показа. «Я была в архиве, запросила следственное дело дедушки», – сказала Седа. Генрих насторожился. «Там, кроме старого дела, было еще одно. В пятьдесят седьмом его еще раз арестовали по подозрению в антисоветской агитации. Но вскоре освободили». Генрих не двигался. Ведущая готовилась озвучить цифры первого розыгрыша. «Что тогда произошло?» Генрих держал свой билет свернутым. Не осмеливался развернуть его при дочери. «Ты знал об этом?» Генрих смял билет в кулаке. Но он помнил свой номер наизусть. У него была чудовищная память. Увы, он ничего не забывал. «На постановлении об освобождении сделана надпись красным карандашом, что он завербован КГБ». Ведущая озвучила все выигрышные номера. Генрих разжал кулак. Квартира, автомобили и стиральные машины достались другим. Он повернулся к дочери, уронив бумажный шарик на поднос. Седа всмотрелась в его лицо – грустное, расстроенное, – но поняла, что он расстроен неудачей в викторине, а не ее словами. «Пей кофе, пока не остыл, – сказал отец. – И сними плащ. Это длинная история».

Седа послушалась.

Генрих подвинул кресло, взял с подоконника старую курительную трубку, плотно набил и сел, дожидаясь дочери. Вспомнил, как когда-то за ней приезжал Сако и на его глазах устроил скандал, чтобы она вернулась. Сорвался на крик, размахивал руками, угрожал разводом. Не осталось ни настоящего, ни прошлого. Чем дальше вглубь, тем меньше света. Волна несла ее, несла и пригнала сюда. «А табак-то кончается», – подумал Генрих.

Седа, сняв плащ и надев тапочки, вернулась в гостиную.

Генрих раскуривал трубку. Спросил, где мальчики. «У Амбо теннис, – сказала она. – А Гриша бездельничает дома». Генрих покивал и выпустил несколько клубов дыма, соединенных еле видной белесоватой нитью.

Затем приглушил громкость телевизора и обратил лицо к дочери.