Демонтаж

На Нине было нарядное черное платье с вырезом на груди. Розовая помада шла к ее пухлым губам. Тесная кухня коммунальной квартиры была забита людьми, электрическая лампочка работала от автомобильного аккумулятора, из советского приемника лилась разухабистая русская попса. Праздновали день рождения друга Вазгена. Нина видела, что все уже навеселе. Она не отставала: Вазген постоянно подливал ей вина, Нина быстро осушала бокал за бокалом и слушала застольный разговор, время от времени поддакивая. Поглядывала то на Вазгена, то на толстого именинника в белом костюме и полурасстегнутой рубахе; на его лохматой груди болтался массивный золотой крест. Именинник чокался со всеми, пил водку, закусывал огурцом и то и дело бросал взгляды на Нину. От его взглядов ей становилось тревожно. Стол то и дело накрывали волны хохота. За час Нина выпила четыре бокала, но не остановилась и продолжала уже не считая; она проглядела момент, когда Вазген начал добавлять ей в вино коньяк. Именинник все неотступнее пялился в вырез ее платья; Вазген все чаще терся коленкой о ее бедро и нашептывал ей на ухо пошлости; Нина заливалась звонким смехом и приваливалась грудью к его плечу. В одиннадцатом часу большинство гостей разошлись. Осталось несколько мужчин, томная крашеная блондинка и вдребезги пьяная Нина. Она плохо соображала, взгляд ее плыл. Накатывала и отступала тошнота. Она схватилась руками за Вазгена, поднялась и пошла, еле держась на ногах, в ванную комнату. Вазген помог ей дойти, а затем – к ее недоумению – вошел следом и прикрыл дверь. Нина спросила, что он делает. Вазген прижал ее к себе, прошептав: «Я же не шутил с тобой». Нина вяло, пьяно, не в силах что-либо сделать, отталкивала его, а затем повалилась в ванну. Ее накрыла истеричная волна смеха. Вазген оскалился, уставившись на ее колготки. Он погладил ее икры и медленно завел руку под платье. Нина попросила сделать все быстро, чтобы никто не заметил. Уже через мгновение она постанывала, уставившись на разбитый потолок, на ржавые трубы, и ощущала, как тяжелая волна уносит ее все дальше и дальше, все глубже и глубже. На мгновение отворилась дверь, кто-то присвистнул, засмеялся. Нина сосредоточилась на волне, уносящей ее все дальше и все глубже. «Скорее, – попросила она, вцепившись в руки Вазгена, – скорее». Дверь снова отворилась. Вошел толстый именинник с крестом на груди. Он запер за собой и молча расстегнул брюки.

Вазгена не было дома, когда его пожилой отец умирал. За стариком ухаживала Асмик, жена Вазгена. «Папа, – тихо спросила она, поправив подушку под его головой, – может, вам что-нибудь принести?» Старик покачал головой. «Вы уверены? – уточнила она. – Не стесняйтесь». Он настойчивее покачал головой. «Как знаете», – сказала она. Старик прикрыл веки. Асмик повернулась к детской кроватке в углу комнаты. Дочь наконец-то спала. Сегодня они все будут спать в одной комнате, потому что Асмик боялась оставлять старика одного. Она так устала. Она разучилась думать о себе, о своих желаниях, все сильнее отдаваясь чужим проблемам. Жизнь высасывала из нее все силы, а взамен не давала ничего. И чем глубже болезнь поражала свекра, обрекая Асмик на новые хлопоты, чем громче плакала по ночам ее дочь, чье здоровье совсем испортилось из-за проблем с пищеварением, чем чаще муж не ночевал дома, усиливая ее подозрения в неверности, тем меньше в самой Асмик оставалось желания продолжать эту жизнь. Она все чаще спрашивала себя, была ли вообще жизнь справедлива к ней? Конечно не была. Ни о какой справедливости даже речи не шло. Время и силы, которые она тратила на других людей, никогда не вернутся к ней. Даже спустя годы, когда нынешних проблем не станет, память о перенесенных страданиях не даст покоя и боль не забудется, а ведь будут и новые страдания, и новая боль. Но проживала ли она хотя бы правильную жизнь? Поступала ли она правильно, заботясь об умирающем старике, практически в одиночку поднимая ребенка и терпя унизительные измены мужа? Да, она безусловно поступала правильно, заботясь о чужом старике и о родном ребенке. Но ради чего она должна терпеть измены мужа? В чем правильность этого? До сих пор она терпела измены только из-за дочери. Не из-за любви к мужу, а из-за чувства долга, из-за голоса, доносившегося из глубины души: «Поздно». Рождение ребенка обрекло их с Вазгеном на совместную жизнь. «Но ведь есть и те, кто расстаются, имея детей. Что мне мешает так поступить?» Действительно, что ей мешало? Может, страх одиночества? Человеку нужно время, чтобы найти ответы на такие вопросы. У Асмик его не было. Зато у нее была христианская вера.