Демонтаж

Асмик остановилась. Смотрела на буро-красные стены коньячного завода, напоминавшего средневековую крепость. В октябре двенадцатого числа, в среду, она отпраздновала день рождения. Обычно она не отмечала, но в этот раз старик – по причине ли скорой смерти? – настоял, чтобы именно ее день рождения они отпраздновали. Вазген поддержал отца. «Хоровац[26] будет, – сказал он. – Позовем соседей. Конечно надо отпраздновать». Асмик согласилась. За день до празднования она случайно нашла во внутреннем кармане куртки Вазгена бархатную коробочку, в которой лежали серебряные серьги. Почувствовала себя как никогда счастливой. Поблагодарила Бога – к этому времени она уже ходила время от времени в церковь, – за то, что он одарил ее терпением, покоем, счастьем. «И как он умудрился накопить денег на такой подарок?» – удивилась Асмик, глядя на блестящие украшения, и не выдержала, укрылась с ними в спальне и примерила. Она робко повертела головой перед зеркалом, глядя на блестевшие в ушах сережки. «Какие же красивые», – говорила она себе, не в силах отвести взгляд. И все-таки положила на место. «Никуда не денутся». В день праздника приехали ее родители, собрались соседи, человек двадцать гостей. Вазген пришел уже под вечер. В одной руке – букет роз, в другой – кастрюля с шашлыком. Она ждала подарка весь остаток дня. Но не дождалась. Ночью, когда все разошлись, когда она уже вымыла посуду, приготовила домашним постели и сама легла, – в этот миг она сорвалась и бросилась упрекать мужа. Вазген глядел на нее растерянно, не понимая, что на нее нашло. Она требовала признаться, кому были предназначены серьги. «Если бы он не соврал, – сказала себе Асмик, – я бы простила его во второй раз». Но он соврал – соврал глупо, трусливо, как загнанный в угол, соврал, что не было никаких сережек. «Ты умом тронулась», – сказал он. «Это ты тронулся», – сказала она. «Заткнись», – сказал он. Асмик опешила. «Ты не имеешь права так говорить со мной». – «Это мой дом, – ответил он. – Как хочу, так и говорю». И ушел спать на кухню. Утром она его не застала. Ушел, не позавтракав. «Так просто не отделаешься, – сказала себе Асмик. – Я докопаюсь до правды». Весь день потратила на его поиски. На заводе его не было. Когда Асмик уже уходила, одна из сотрудниц рассказала о секретарше, Нине Фузилиян, с которой Вазген ходит под ручку. Асмик вытрясла адрес. К полудню дошла – уставшая, голодная – до улицы Абовяна. Во дворе двухэтажного дома бросила взгляд на окна. Расспросила хромую старуху о живущих тут женщинах, о Нине. «Не знаю, кого вы ищете, простите», – ответила старуха, пожав плечами. Асмик ушла. Опустошенная и обессиленная, добрела до дома, заперлась в спальне и разревелась от унижения. Остаток дня провела со стариком. Готовила, ухаживала за ним, за отцом человека, который изменял ей, может быть, прямо сейчас. Весь день сомневалась, правда ли все или бред. «Лучше бы я сошла с ума». Иногда думала, что скажет Вазгену, как посмотрит на него, когда он вернется, – или вообще ничего не скажет и даже не посмотрит? Весь день, весь вечер и всю ночь ждала его, не раздеваясь, сидя на кухне. Так и не дождалась. Старик тоже не спал. Крутился в постели, стонал от болей. Асмик заметила, что он совсем побледнел. Еще накануне на его коже были оттенки желтого и розового, сегодня же – за одну ночь – все цвета сошли. Прошедший день, пятницу, Асмик снова посвятила старику, иногда только отвлекалась на дочку. Вазген так и не вернулся. Асмик мысленно уже прощалась с ним. «Пусть катится к черту», – сказала она себе, открывая форточку, чтобы проветрить комнату. Она постелила себе на полу в гостиной. Старику становилось все хуже. Ночью он разбудил ее, взяв за руку, и попросил найти сына. Это было его последнее желание. Асмик не могла не исполнить его.