Парень в белой рубашке, свитер повязан на бедрах, шел, размахивая армянским флагом. За ним следовала толпа – десятки, сотни, тысячи людей, скандировавших лозунги о честных выборах. Они шагали от площади Свободы к зданию правительства на проспекте Баграмяна. Сако не сомневался, что там, в гуще толпы, в протестном кипении жизни, шла, держась с кем-нибудь за руки, Седа, гордо глядя вперед и не сомневаясь в правильности своего пути. Сако увидел, как пронесли портрет нынешнего президента, с лицом, перечеркнутым красной краской. Митингующие замахивались на портрет, выкрикивали ругательства, двигались к зданию, где заседало правительство. Портрет крепился к перекладине. Сако на мгновение представил на ней повешенного, а еще через секунду – собственного отца. Раньше такое являлось ему только во снах, теперь – и наяву. Кто-то из идущих, проходя, задел его. «Даешь честные выборы! – неслось из толпы. – Даешь нового президента!» Он постоял с полминуты, глядя на толпу, и свернул на свободную от людей улицу.
Сако дошел до автовокзала и сел в переполненный автобус. Протиснулся к окну, подставил лицо ветру. Водитель обернулся, спросил, все ли готовы. Автобус тронулся. Мысли Сако были еще с митингующими. В толпе ему померещилась Седа, уносящаяся от него все дальше. Они всегда плохо понимали друг друга, но какая-то невидимая нить все-таки соединяла их руки. Теперь он думал, что сколько ни привязывайся к кому-то, в конце концов остается холодная стена; человек – ускользающая тень; чем сильнее тянешься к нему, тем больнее, когда он удаляется от тебя. Через пару остановок Сако уступил место пожилой женщине, взялся покрепче за поручень, все еще пытаясь подставить лицо ветру из открытой форточки. Со лба капал пот. Впритирку стояли люди – тоже в поту, грязные, отяжелевшие от духоты. Все ехали в Лори. За окном пролетел воробей. После операции Нина рассказала ему сон с буйволицей. «Ей все-таки отрубили голову», – прибавила она. С ними остались только их кошмары. Два года кошмаров. Кошмар начался с той ночи, когда казалось, что Нина уже не вернется, что пора бежать разыскивать ее тело. Но она вернулась: толкнула дверь, взглянула на него и, сделав шаг, повалилась на пол. И он, и Седа подскочили, подняли ее, понесли в гостиную – руки и лицо в ссадинах, из ушей течет кровь, – и уложили на диван. Сако было больно глядеть на сестру, он изо всех сил сжимал виски, пытаясь раздавить страх, не желая верить происходящему. «Врача, – рассердилась на него Седа, – беги за врачом!» Он побежал – бросился было к Артаку, но передумал и побежал прямо к врачу, привел его. Врач спокойно повесил плащ в прихожей, вошел в гостиную, присел рядом с Ниной, проверил пульс, молча осмотрел ее и еще раз обработал ссадины, уже обработанные Седой. На секунду его взгляд задержался на бедрах девушки. Его спокойствие исчезло. Словно испугавшись своего озарения, он взял Нину за левую руку. На одну секунду, показавшуюся вечностью, ему открылась бездна, поглотившая эту девушку. Сако почуял неладное. Врач колебался. Опыт подсказывал ему: каждое слово будет как гвоздь в сердце. Он поглядел на Сако. «Мы можем поговорить наедине?» Они ушли в кухню. Врач попросил сигарету. «У вас есть машина?» – сказал он, закурив. «Машина? Зачем?» Врач поискал глазами, куда стряхнуть пепел. Сако поставил перед ним пепельницу. «Вашу сестру, – ответил он, стряхивая пепел, – нужно срочно отвезти в больницу. По всей вероятности, она была изнасилована. Лучше не тянуть. Насчет милиции решайте сами. Но в больницу нужно обязательно». Седа стояла в дверях кухни. «Это точно?» – переспросила она мрачно. «Да, – ответил врач. – Остались следы прямого контакта. Лучше перестраховаться». У Сако задрожали колени. Он опустился на стул, закрыл лицо руками. Мир распался на части. Врач положил руку ему на плечо. «Найдите, пожалуйста, машину, – снова попросил он. – У меня впереди еще рабочая смена».