Автобус заглох, пассажирам разрешили выйти. Это был живописный участок: по одну сторону открывался обрыв, внизу расстилались старые бахчи, по другую – поднималась цепь высоких скал, поблизости стоял чуть накренившийся хачкар, у подножия которого бил родник. У родника столпились люди: деревенские мальчишки с канистрами, монахи с ведрами, пассажиры автобуса, с которыми ехал Сако. Он дождался своей очереди, с удовольствием напился минеральной воды, ополоснул лицо, затылок, шею, утерся, как мальчишка, майкой и присел на гранитный булыжник в тени, скрестив на коленях руки и положив на них голову. После операции они вернулись в опустевший дом: не было ни Седы, ни детей. Уехали «на пару дней, пока Нина не придет в себя». Вскоре их навестил следователь, фамилия его была Мурадян. Из новых, не советских. Тоже воевал. Вернувшись с фронта устроился в милицию. С красивым, печальным лицом. Упрямый. Но брат с сестрой с ним не откровенничали. «На меня просто напали, – говорила Нина. – И ограбили. Ничего больше». Под ограблением имелась в виду пропажа сережек. Следователь все равно задавал вопросы: где она была, откуда возвращалась, на какой улице это случилось? Нина не отвечала. Стыд пронизывал ее до самых пяток. Единственное, что сказала следователю, – что напавших было двое. Больше ничего не говорила. Но следователь не терял надежды. Уговаривал брата с сестрой отказаться от патриархальных глупостей и помочь следствию. Тщетно. Сако отвечал, что сестра не хочет говорить, а он не может ее заставлять. «Потому что, – объяснял он следователю, разводя руками, – вы сами видите, каково ей». Это было правдой. Последнее, чего Нина желала в своем нынешнем положении, – чтобы все узнали, в какую историю она попала, как умудрилась из одной беды сотворить вторую. Она боялась бесчестия, боялась упустить надежду на нормальную, хоть кем-то одобряемую жизнь. Убежать из деревни она смогла, но убежать из города – как, куда? А если не бежать? Набраться смелости и все рассказать? Но встанет ли кто-нибудь на ее сторону, если она расскажет? Кто ей поверит? Вазген – женатый мужчина, отец маленького ребенка, с пожилым отцом при смерти, всеми любимый начальник цеха. Все встанут на его сторону. Подумают, что она клевещет на него. За кем власть, за тем и правда – так они думают. А если поверят ей – могут поверить, потому что чужое падение всегда приятно, – то отвернутся от нее. Клеймо бесчестной, падшей женщины – это же такой позор. Примерные армяне не вынесут этого. Глупая, глупая Нина. Ну расскажешь ты, что это Вазген с приятелем надругались над тобой, ну и что с того? Справедливость? Здесь? Среди этих бесчувственных людей? Разве что наивный братец, не дай бог, возомнит себя мстителем и вознамерится отстаивать семейную честь. Да кого она обманывает, ведь очевидно, что есть только один путь: молчать.
А для милиции, думала она, ее дело покажется пустяковым. Очередная семейная драма. Сколько таких насильников на армянских улицах? Сколько таких историй она сама слышала? Сколько молодых девушек бросилось в ущелье с моста Победы? Тем более после развала империи, затяжной войны и блокады. Есть дела поважнее. У армянина всегда находятся дела поважнее: война, родина, великое прошлое. К тому времени в ереванской милиции было два типа следователей: одни были настроены на карьерный рост, вторые – на полусонное забытье. Первые шли по головам ради повышения, вторые тихонько брали взятки, закрывали пару-тройку липовых дел и писали отчеты. Первые участвовали в крысиных бегах, вторые были призраками из чистилища. Нина была уверена, что первых ее дело просто не заинтересует, а вторые поленятся разбираться. Но следователь Мурадян не принадлежал ни к первому, ни ко второму типу. Он был другим. Для него каждое расследование было самым важным, каждое преступление – вызовом. Это не означало, что каждое утро он настраивался на Сардарапатскую битву[29]
, нет. Но каждое успешное расследование служило подтверждением его профессионализма. Он не искал головокружительной карьеры и не хотел быть призраком из чистилища. Он хотел быть уверен, что сегодня делает свое дело лучше, чем вчера. Хотел оставаться профессионалом. А для этого надо было каждый день доказывать себе, что любое запутанное дело ему под силу. По своему складу следователь Мурадян был игроком. Он смотрел на заурядное дело с изнасилованием девушки как на интересную партию. И поэтому хотел успешно закрыть его как можно быстрее.