Демонтаж

Я все еще молчала. Автомобиль ехал по полупустым улицам. С кассеты тихонько играла старинная запись песни Комитаса о женщине, напоминающей платановое деревцо. Я так давно не слушала ее. По тротуарам семенили одинокие женщины и сгорбившиеся старушки с авоськами. Может, под воздействием песни я впервые подумала, что стала одной из них: очередной армянской вдовой посреди каменных улиц.

У поворота следователь бросил на меня взгляд.

– На кой черт ваш муж отправился в этот богом забытый город? У вас есть ответ?

– Говорите прямо.

Мы остановились на светофоре.

– Его даже не обокрали. И деньги, и кошелек, и паспорт остались при нем.

– Он был безобидным.

– Я знаю, – ответил он, кивнув. – Я знаю.

Загорелся зеленый, и автомобиль снова тронулся.

– Может ли быть, что ваш муж отправился в Ванадзор за Рубеном?

– Зачем ему отправляться за ним?

Следователь пожал плечами.

– У него не было повода?

– А Рубо был в Ванадзоре?

– Да. И покинул его в ночь, когда не стало Саркиса. Сначала покинул Ванадзор, а затем – страну. В ту же ночь.

– Вы уверены, что это был Рубен?

Пошел дождь.

– Нет доказательств, – ответил следователь, включая дворники на лобовом стекле, – но более правдоподобной версии у меня нет.

Я посмотрела ему в лицо.

– Почему я впервые за две недели слышу об этом?

– Потому что расследование не двигается. Ванадзорская милиция не шевелится. А из Еревана лезть в чужие дела не хотят. Я стараюсь их расшевелить.

Шум дождя смешался с песней.

– Я смутно чувствовала, что он может быть замешан в этом. Но не осмелилась поверить.

– Рубо был профессионалом. У Сако не было шансов, и мне очень жаль, что я им не помешал.

Я притихла. Вдали показалась и исчезла Мать Армения. Мне впервые показалось, что фигура на постаменте не вкладывает меч в ножны, а извлекает его. Следователь поспрашивал еще: получали ли мы какие-то известия о Рубо, когда именно Сако покинул город. Личных вопросов не было. Я отвечала коротко и сбивчиво, но он не давил на меня.

Прощаясь, я сказала, что готова помочь чем смогу.

– Вот этого, – ответил он, – я больше всего и боюсь.

Оставшись одна, я впервые всерьез допустила мысль, что Сако действительно отправился в Ванадзор за Рубо.

Нина, мне кажется, даже не задумывается об этом. Не знаю, где она мысленно пребывает, но точно не здесь. Она ни разу не заговаривала со мной о следствии, тем более об убийстве. Она отстраняется от происходящего даже сильнее, чем я. Вечером, когда мы уложили детей и остались вдвоем перед телевизором в гостиной – показывали «Танго нашего детства», – я спросила ее:

– Сако что-то говорил тебе в день, когда уехал?

– Сказал, что у него остались дела, которые надо закончить.

– И всё?

– И всё, – ответила Нина.

Этот разговор что-то задел во мне. Дела, которые надо закончить. Пробудились воспоминания о днях, когда между нами все только начиналось: ему двадцать с небольшим, непослушные кудрявые волосы, с лица не сходит доверчивая улыбка, но весь он дерганый, какой-то неотесанный. Не было дня, чтобы я не заставляла его переодеться, не могла дозваться через всю квартиру обедать, не ругала за курение в спальне, не объясняла, как себя вести. Это я образовывала и направляла его, придавая ему форму, соответствующую новому окружению. А он упрямился, повторял ошибки и глупости, точно назло мне, пока наконец не совершил последнюю роковую ошибку. Страдания, спрятанные в глубине сердца, толкнули его на шаг, от которого я удерживала его десять лет.

Дела, которые надо закончить.

Я догадывалась, что это Рубо отец ребенка, предполагала, что он причастен к изнасилованию, – и потому боялась, что Сако вздумает мстить. Поэтому я настояла, чтобы Сако обратился в милицию. Надеялась, что проблема решится цивилизованным путем.

Что мне надо было делать?

Молчать?

Могла ли я спасти его, если бы не придала огласке случившееся с Ниной?

Остался бы Сако жив, если бы я промолчала?

14.10.1996

Профессор простыл, и мне пришлось самостоятельно вести лекцию. Без него я чувствовала себя одинокой и слабой. С самого утра меня преследовало ощущение беспросветности, словно я перенеслась из теплого Еревана куда-то на холодный, ветреный остров.

Говорила по телефону с Мисаком. Впервые обсуждали с ним расследование убийства Сако. Мисак, оказывается, еще в дни приезда навестил знакомого сержанта-гэбэшника, который заверил его, что мы будем в безопасности. Мне стало неприятно. Я впервые задумалась о том, что случившееся может принять подобный оборот. Сейчас, вспоминая разговор с братом, я думаю: как этот сержант мог заверять в чем-то, если они не знали еще, почему произошло убийство, кто убийца? Или, может, они знали, но намеренно не говорили? Меня охватывает гнев при одной мысли об этом. Бессильный гнев.

После обеда Нина повела мальчишек в зоопарк. По возвращении пересмотрели по второму каналу фильм «Солдат и слон». Дети были в восторге. Мне не хватало таких теплых семейных вечеров.

5.11.1996