Демонтаж

Не знаю почему, но когда Нина принимала душ, я полезла под диван – и не нашла там ничего. Нина уложила в чемодан кожаный портфель, а с ним – и переписку с Рубо. А может, она уничтожила ее. Теперь никто никогда не узнает.

Я сидела там на паркете и подумала: «Что я делаю? Зачем пытаюсь навязать ей то, от чего она бежит? Зачем я хочу нагадить человеку, который любит меня?»

4.12.1996

Нина уехала.

Словно и не было десяти лет вместе. Одним решением изменила все.

Мы остались втроем: я и мои сыновья. Пройдут годы, они повзрослеют, у них появятся свои семьи, свои дома, своя жизнь: сначала у Амбо, затем у Гришки.

А что будет со мной? Кому буду нужна я?

Утром, в шерстяном свитере и джинсах, почти не накрасившись, Нина стояла в дверях и в последний раз бросила взгляд на гостиную. Поцеловала на прощание мальчишек. Гриша смотрел грустно. Амбо еле сдерживал слезы. Она нежно погладила обоих по макушкам и повернулась ко мне.

– Ну что, поехали?

Я кивнула, взяла ее чемодан и позволила ей первой выйти из дома.

Когда мы спустились во двор, таксист болтал с Артаком. Пока укладывали вещи в багажник, старик расспросил Нину, куда она собралась. Не сомневаюсь, что сегодня же разнесет эту весточку по домам. Он всегда был нежен к ней, и сейчас долго махал на прощание.

Пока ехали до «Звартноца» я болтала с таксистом о безработице и разрухе, а Нина молча улыбалась.

После регистрации на рейс мы посидели в кафе, как старые подруги. Нина выглядела счастливой, ни следа тревоги на лице. Я не могла сказать ей о следователе, о Рубо и Сако. У нее есть надежда, мечта, и я не вправе ее отнимать. Я останусь со своей правдой, потому что нельзя иначе. Это следствие будет моим делом. Нельзя постоянно перекладывать на других свою ответственность.

Нина села в самолет – навстречу неизвестному будущему, а я – вернулась к своему старому дому.

16.12.1996

Получила повестку из милиции. Думала, что пришел ответ из России, сразу из университета поехала в отделение.

Там было малолюдно. Меня встретил и пригласил в кабинет незнакомый мне следователь, тучный мужчина лет пятидесяти. Предложил стул, но я отказалась. На деревянном столе лежал пакет. Он надел перчатки, достал из него нож и сказал, что этим ножом Сако вспороли живот, а затем перерезали горло. Я слушала его, не отводя взгляд от лезвия.

– Таким ножом, – заметила я, – режут ягненка на матáх[30], а не человека.

– Вы правы. Нужно быть хладнокровным, чтобы убить таким ножом человека.

– Зачем вы показываете мне его?

Он без слов вернул нож в пакет, стянул перчатки и бросил их в мусорную корзину. Затем присел на край стола.

– Вы не возражаете, если я вас допрошу?

– Меня?

– Вас.

И добавил, что нужно допросить всех, кто был знаком с жертвой. Меня покоробило, что близкого мне человека назвали жертвой; мог бы назвать моим мужем, что ли. Но я согласилась, и он пригласил в кабинет протоколистку. Все его вопросы касались наших личных отношений с Сако: как давно мы женаты, были ли у нас проблемы, думали ли о разводе, есть ли совместное имущество. Я не отвечала или отвечала отрицательно, потому что никто не имеет права лезть в мою личную жизнь – и тем более государство.

– Почему тогда вы переехали к отцу?

– Я не переезжала к отцу, – ответила я.

– Нам известно, что вы переезжали к отцу вместе с детьми.

– Кому – вам?

– Мне известно.

Я начинала закипать.

– А где следователь Мурадян?

– Это вас не касается. – Он остановился передо мной, держа руки за спиной. – Почему ваш муж поехал в Ванадзор?

– Я думала, вы мне это расскажете.

– Мне повторить вопрос?

– А мне заново ответить, что я не знаю?

Он заткнулся. Точнее, я его заткнула. Я впервые видела этого человека, но уже презирала его. Теперь понимаю, чтó имел в виду Сако, когда ворчал, что от таких людей воняет. Этот следователь был ничтожеством. Ему было очевидно, что я ничего не сообщу, а я понимала, что он не собирается говорить со мной по делу. Тем не менее я не удержалась и спросила:

– Вам пришел ответ из российской прокуратуры?

Он посмотрел на меня как на умалишенную, затем с этой же идиотской улыбкой на лице уставился на протоколистку.

– Следователь Мурадян отправлял запрос, – прибавила я. – Вы наверняка в курсе.

– Следователь Мурадян ввел вас в заблуждение.

– Вы считаете, что его версия ошибочная?

– Я не знаю его версии. Но даже если бы знал, ни секунды не сомневался бы, что она ошибочная. Иначе его бы не отстранили от этого дела.

Думаю, это была единственная новость, которую мне собирались сообщить.

Он не сказал больше ничего конкретного: расследование идет, есть задержанные и подозреваемые. Я попросила показать мне их досье. Он тряхнул головой – мол, ненормальная – и согласился показать фотографии. Лица мне ни о чем не говорили. Какие-то мужчины. Я каждый день вижу подобных на улице. Рубо среди них не было. Я пошла к выходу.

– Мы хотим вам помочь, – сказал он мне в спину.

Я ничего не ответила.

Меня преследует ощущение, что ко мне приглядывались.

18.12.1996