Демонтаж

Сегодня, когда я стояла во дворе университета с друзьями, ко мне опять подошел следователь. Он вышел откуда-то из тени деревьев, и мне показалось, он появился из какого-то другого мира и выглядел так, словно он не человек, а тень. Он и разговаривал по-другому: устало, как говорят проигравшие.

Я извинилась перед друзьями и ушла с ним. На этот раз он был без автомобиля, и мы прошлись до ближайшей кофейни. Рубо прячется где-то в России. Кроме того, выяснилось, что его карабахский работодатель – патриот и строитель бизнес-центров – может получить должность в Министерстве строительства.

– И вы этого человека знаете, – прибавил следователь. – По крайней мере, слышали о нем. А может быть, и видели.

– Он играет во всем этом какую-то роль?

Следователь ухмыльнулся, отпив кофе.

– Что тут смешного?

– Смешного – ничего, а грустного – хватает. Вы же были на том митинге?

– Каком?

– На котором застрелили студента из Сирии.

Я кивнула.

– Вы интересовались его судьбой? Признайтесь честно.

– Мальчика?

– Да.

Я промолчала. Следователь попросил у официанта еще кофе.

– Профессор Тер-Матевосян интересовался, – заговорил он, когда принесли новую чашку. – Он и на похоронах был. И с родителями виделся. И за следствием следил.

– Вы знакомы с ним?

– Лично – нет.

– К чему вы клоните?

– Думаете, убийца найден?

– Убийца студента?

– Да.

– Я не знаю.

– Он не найден. И дело прекращено. Пылится уже два года в архиве Министерства внутренних дел.

– Мне очень жаль, – проронила я.

Он кивнул мне, словно эти слова – «мне очень жаль» – были всего лишь бессмысленным набором звуков, слепым порывом ветра, ненужным беспокойством действительности. Он положил ложку сахара в кофе, помешал и в два быстрых глотка выпил.

– Отвечаю на ваш вопрос: да, он играет в этом во всем роль. Я думаю, именно под его давлением дело студента замяли.

– Вы думаете, что сейчас может произойти то же самое?

– Я не думаю, – ответил он. – Я боюсь этого.

Остаток встречи он говорил еще тише, чем в начале. Мне показалось, что он заговаривается, будто не спал много ночей подряд. Он повторял, что эти люди – Камо, Рубо – как злые призраки, как духи, чьи перемещения порождают хаос. Все, что нам остается, – это вновь и вновь прикладывать личные усилия, чтобы восстановить порядок. Но я была рассеянна. Заметив это, он вернулся к более насущным вопросам.

– Я отправил запрос в российскую прокуратуру. Надеяться на Ванадзор бессмысленно, они коррумпированы все до одного. Так что будем ждать ответа от русских. На них – последняя надежда.

– Армянская судьба, – сказала я.

– Что? – спросил он, поднимаясь.

– Очень армянская судьба, – повторила я. – Во всем зависеть от других.

13.11.1996

Поздний будний вечер. Сижу одна за столом. Уже готовилась ко сну, когда Нина постучала.

– Что делаешь? – спросила она, войдя в комнату.

– Так, подумывала лечь спать, – ответила я. – Думаю, скоро можно будет постелить детям.

– Может, прогуляемся? – спросила Нина.

– Поздно уже.

– На улице хорошая погода.

– Да, наконец-то распогодилось.

– Или посмотрим какой-нибудь фильм?

– Я не хочу, дорогая. Голова ноет с обеда, и что-то сил ни на что не осталось.

– Ты так редко отдыхаешь.

– Да, надо бы за собой следить.

– Седа, – заговорила она другим голосом, – мне надо кое-что тебе рассказать.

– Что-то случилось?

Нина замерла на секунду, но лицо было спокойно.

– Я решила переехать в Америку.

Я усмехнулась. Но затем, видя, что Нина не меняется в лице, присмотрелась к ней получше.

– Я не говорила ни тебе, ни Сако, но еще весной мне одобрили заявку на визу.

– Какую визу?

– В мае разыгрывали грин-карту, – ответила она. – Что-то вроде гражданства.

– Ты выиграла?

Нина кивнула.

Меня вмиг ужалило знакомое чувство. Я снова вгляделась в ее лицо – наивные глаза, маленький носик, низенький лоб – и спросила:

– Ты же шутишь сейчас?

– Нет, Седа.

– Почему ты молчала?

– Боялась, что струшу, если расскажу.

Я спросила, не скрывая обиды:

– Почему ты это сделала?

– Решила попытать удачу, – ответила Нина, пожав плечами. – Мне нечего терять.

Теперь, когда Сако нет, ей действительно нечего терять.

– Америка – не Армения, – сказала я. – Там другие нравы, правила.

– Я знаю, Седа. Это одна из причин, почему я не хочу оставаться здесь.

– Можно изменить место, в котором ты живешь. Даже эту страну можно изменить.

– Возможно, Седа. Но мне жалко моей жизни.

Я не сразу поняла.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне жалко моего времени. Я не хочу его тратить впустую. Я хочу потратить его с пользой. Откуда мы знаем, сколько нам осталось?

– А работа? – спросила я, глядя на нее все пристальнее. – На что ты будешь жить?

– Мне обещали помочь первое время.

– Кто?

– Государство, – ответила Нина. – Мне положены социальные выплаты. У меня будет время, чтобы найти работу.

Я разозлилась.

– Ты будешь жить за счет налогоплательщиков, – сказала я.

– Мне не привыкать жить за чужой счет.

– Тебе никто не даст нормальной работы.

– Я понимаю.

– Может быть, придется работать уборщицей.

– Я готова.

– Мыть полы, сортиры.

– Я уже это делала.

– Жить с другими, незнакомыми людьми.

– Я потерплю.

– Рядом не будет ни друзей, ни родных. Вообще никого.