Демонтаж

– Я не боюсь одиночества. Я жила так последние два года.

– Все, что ты получила от жизни за последние годы, сотрется.

– Я уже проходила через такое, когда переехала в этот дом.

Злость оставила меня. Я беспомощно смотрела Нине в глаза. Я проиграла. А Нина горела. Только на этот раз огонь загорелся сам, без посторонней помощи.

– А что, если у тебя не получится, Нина? – спросила я. – Что ты тогда будешь делать?

Нина ответила спокойно, ни секунды не колеблясь:

– У меня получится.

Я вижу, она решилась на это не сейчас, не вчера и даже не полгода назад. Я поняла, почему она возилась со всеми этими книгами на английском, она вынашивала этот план давно и не собиралась отступать. У нее не было идей изменить общество, ее не удерживал гражданский долг, ничто ее не связывало: ни семья, ни друзья, ни этот народ. Брат был единственным, кто удерживал ее. Она была готова к переменам и не собиралась больше связывать себя с этой страной, принесшей ей столько боли. Я увидела все в один миг, не понимала только: когда эта девушка, с которой я жила бок о бок столько лет, успела так измениться?

– Хорошо, Нина, – сказала я, теперь уже грустно. – Если тебе нужна будет какая-то помощь, сейчас или потом, скажи, пожалуйста. Я обязательно помогу.

Нина положила ладонь на мою руку. Только теперь я осознала, что все это время нервно барабанила пальцами по подлокотнику.

– Спасибо, Седа, – сказала Нина и, счастливая, вышла.

Она не собирается просить у меня помощи.

Сейчас, сидя в полной тишине, я чувствую, что действительно осталась в одиночестве.

20.11.1996

Удивительно, как смерть Сако остановила во мне всякое движение, а в Нине, напротив, усилила. Кажется, она удалила все лишнее из своей жизни, настроившись на переезд. Меня удивляет независимость, которую она излучает. Ни следа от былой безвольности и покорности.

Вечером она сказала, что купила авиабилеты. Оказывается, на протяжении последних шести лет она откладывала деньги – и это в очередной раз убедило меня в том, что мы никогда не знаем толком даже самых близких нам людей. Я предложила как-то отпраздновать ее будущий переезд, но она попросила меня не делать этого.

– Хочу уехать тихо, никого не потревожив.

В этом вся Нина: тихоня, внутри полная решимости.

Все эти годы я совсем не знала ее. Я никогда не осмеливалась признаться, что есть другая Нина, не только та, которую мне удобно было представлять. Десять лет я сохраняла впечатление об обманутой беззащитной шестнадцатилетней девушке, которая, приехав в Ереван, пугалась городского шума. Считала ее застенчивой деревенской девчушкой, которая в долгу перед своей покровительницей. Может, поэтому я не была против того, что Нина живет с нами. Привыкла считать ее второстепенным персонажем в своей жизни, кем-то вроде служанки. Она всегда копировала мои манеры, носила мою старую одежду, повторяла мой макияж, читала мои книги, посещала мои курсы, говорила моими словами и воспитывала моих детей. В первые дни в нашем доме, я помню, ее терзал стыд. Тогда, в восемьдесят шестом кажется, когда они с Сако только вселились в этот дом, она старалась как можно реже попадаться мне на глаза. К счастью, ее быстро приняли в старшую школу, и она открыла в себе тягу к языкам. А через пару лет она по-настоящему меня удивила. Как-то вернулась домой в приподнятом настроении и объявила, что поступила в университет на переводческий факультет. Ни я, ни тем более Сако даже не подозревали, что она собиралась в университет, что подавала куда-то документы. Нина, кажется, сама не ожидала этого от себя.

Я удивилась, но не придала значения ее поступку. Все еще не воспринимала ее всерьез. Я же интеллигент, филолог. И как теперь стыдно вспоминать февраль восемьдесят восьмого, когда в положении пошла на митинг, в огромную возбужденную толпу, рискуя жизнью детей ради каких-то воображаемых ценностей. Нина никогда бы так не поступила. Она всегда оберегала меня и моих детей. Для меня важен риск, а для Нины – безопасность.

Но почему тогда я остаюсь гнить здесь, а она отправляется на поиски новой жизни?

Как и десять лет назад, Нина снова показала себя не тем человеком, каким я ее представляла. Она дважды была жертвой, но нашла в себе силы измениться. Изменилась наперекор глупым и жестоким людям. Из обманутой и униженной девочки она превратилась в смелую и независимую женщину, которая знает, чего хочет.

А я не знаю и, по правде говоря, никогда не знала.

3.12.1996

Ночь.

Нина уедет через сутки.

Но я не могу ее так просто отпустить.

Меня преследует мысль, что я должна что-то сделать до ее отъезда.

Я пыталась заговорить с ней о следствии: накануне снова встречалась со следователем, снова обсуждали с ним дело Сако. Мне очень хотелось подвести разговор к Рубо, намекнуть ей, что он причастен к убийству (я до сих пор ничего ей не рассказывала). Но Нина не заинтересовалась. Меня это уязвило. Я не стала продолжать.