Демонтаж

– Вы получили ответ из российской прокуратуры?

Он покачал головой.

– Должен был получить как раз в эти дни.

Я поняла, что мне нечего больше терять.

– Они не хотят расследовать это дело?

– Не хотят.

– Справедливости не дождаться?

– Не с этими людьми.

– В этом замешан Камо?

– Я не знаю.

– Убийца – Рубо?

– Я не знаю.

– Вы боитесь говорить?

– Я больше не вправе говорить.

Он не скрывал усталости и безразличия. Я почувствовала себя – как правильнее сказать? – очень неуместной. В самом деле, чего я ждала от него, когда пришла?

Но я все еще не могла успокоиться.

– Вам угрожали? – спросила я.

Он с удивлением посмотрел на меня.

– Нет.

– А мне и моим детям стоит чего-либо опасаться?

– Если примете их правила игры, то нет.

– Правила игры?

– Точнее, одно правило, – поправил он сам себя. – Бездействие. Если не будете им мешать, вас не тронут.

Прощаясь, я сказала ему, что все равно благодарна. Он пожал плечами.

– Может, вас подбросить? – спросил он в дверях.

– Спасибо, – ответила я, – но я доберусь сама.

20.12.1996

Разучилась говорить, действовать, даже соблюдать распорядок. Просыпаюсь поздно, заполняю день питьем кофе, просмотром бестолковых телепередач, сканвордами, газетами. По вечерам посылаю Амбо за бутылкой вина в соседний гастроном и остаток дня пью. Засыпаю уже перед рассветом, когда во дворе совсем тихо, только иногда слышно, как соседи что-то произнесут или снег заскрипит.

Внешне мои дни пусты, но внутри у меня все переворачивается. Прошлой ночью без конца думала, какой же я была наивной. Пока Сако был жив, я постоянно воображала себе жизнь без него. Тосковала по независимой жизни, которую я по глупости потеряла в двадцать лет. Но теперь я обрела эту независимость – и что? Стало луше? Нет. Новая, свободная жизнь пришла, но смысла в ней я не вижу.

24.12.1996

В Ереване намело снега, и мне еще никогда так отчаянно не хотелось напиться. После занятий взяла две бутылки вина, дома тут же открыла одну, села на кухне и выпила залпом два бокала. Я вспомнила нового следователя, как он вертел длинным ножом, представила Рубо и выпила еще. Пока были силы, постелила детям, уложила их кое-как, вернулась на кухню и продолжила. Я отключилась прямо за столом. Проснулась посреди ночи, тело затекло, сознание мутное. Я зажгла свечи. Пишу. Лунный свет падает на недопитую бутылку.

Я снова вижу перед собой Рубо. Почему он преследует меня? Дело в том ощущении, которое исходит от него, в тех чувствах, которые пробуждаются из-за него во мне. Мне всегда казалось (бессознательно?), что такие, как он, Камо или этот новый следователь, несут разрушение.

Я знаю, когда мы утратили наш рай. В тот самый день, когда я нашла эти проклятые письма. Эти грязные слова, намеки. Не знаю, что на меня нашло, но я почувствовала себя уязвленной, глубоко обиженной. Ханжество? Может быть. Я жила прекрасной мечтой. Хотела возродить этот дом, подарить ему новую жизнь, вернуть ему его величие, не дать ему обветшать, не позволить скверне проникнуть в него. Откуда у меня это желание? Может, дело в отце? Я ждала от него больше ласки, заботы. Меня всегда удивляло, что он небрежно, почти наплевательски относится к этому дому. Дедушка был полной противоположностью отцу. Отец, как и мать, был слишком замкнутым в себе, обиженным. Советским. Другое дело – дедушка с бабушкой, люди европейской культуры. За ними мне хотелось следовать, память о них определяла мой путь. Особенно после внезапной смерти матери и затворничества отца, когда я почувствовала себя осиротевшей. А еще я была уверена, что свяжу свою жизнь с Манвелом. Но он замолчал, а затем, как обычно, пропал. И тогда мне подвернулся этот смышленый провинциальный мальчишка. Я была слишком одинока. Но я дерзнула: заявилась к нему в общежитие и насильно забрала к себе. Когда Петро рассказал, что приключилось с сестрой Сако в деревне, я не задумываясь приняла ее у себя. Это мой долг, подумала я, создать новую крепкую семью. Вот фотографии моих предков – большой и красивой семьи, верных друг другу людей. Я не сомневалась, что возрождаю их традиции, что исполняю предназначение – и тем самым следую за дедушкой и бабушкой. Нас уже трое, подумала я, а будет еще больше, мы будем расти, мы создадим новую большую семью, как в старые времена, – и я с гордостью пойму, что исполнила свой долг.

Но я не подумала, что у людей, которых я приглашаю к себе, есть свои планы на жизнь. Мне стало не по себе, когда я узнала, что Рубо его друг. А когда Нина закрутила с ним, я перепугалась. Признайся честно, Седа: ты была рада, когда Рубо отправился на фронт. И эти письма, эти проклятые письма. Я была спокойна, пока не нашла их. Тогда я по-настоящему испугалась. Я предчувствовала – он разрушит мой мир. Мне надо было во что бы то ни стало уберечь от разрушения мой иллюзорный дом. Мою мечту. Что же, выходит, дом, воплощающий красивое прошлое моей семьи, – всего лишь миф?