Читаем Демонтаж полностью

Демонтаж

Сейчас я понимаю: страх перед концом и вынуждает человека создавать мифы (и иллюзии, и мечты). И я, несмотря на свою образованность, не исключение. Страх перед варварами, перед пришельцами, перед неизвестными разрушителями с севера и востока. Поэтому, видимо, и толкнула наивную девчушку в котел с огнем. Думала, так избавлюсь от варваров, так очищу свой дом от скверны. В тот день в сквере Оперы именно я убедила ее пойти и сказать ему «да». Она поверила мне, пошла и сказала: «Да, да, да». А он, конечно, воспользовался ею. Когда, где? Я всегда подсознательно боялась, что они сделали это здесь, в моем доме. Теперь я не сомневаюсь: они сделали это в моей гостиной, может, на том самом диване, на котором спали мои дедушка с бабушкой, я с Сако, наши дети. Осквернили единственное, что придавало смысл моей жизни, что заставляло меня жить. Почему они так поступили со мной? Потому что на самом деле я презирала их? (Я никогда не ценила тех, кто был мне предан.) Возможно, они тоже мне мстили, но хитрее, чем я. Я хотела как лучше, а сделала только хуже. Потому что дьявол всегда хитрее. Потому что миф всегда несет с собой разрушение.

Я только теперь понимаю, что месть Сако была следствием моего поступка: если бы я не подтолкнула Нину, Рубо не воспользовался бы ею, а Сако, Сако не бросился бы на его поиски.

Это моя вина. Это я виновата в смерти Сако. Это я вынудила Нину уехать.

Нет больше семьи, о которой я мечтала.

Осталась лишь я – жалкая, глупая, одинокая женщина.

30.12.1996

Снова проснулась в дурном настроении. Чтобы взбодриться, нагрела воды и искупалась. Шею обдала горячая вода, и я тотчас почувствовала, как мышцы расслабляются. Стояла в наполненной паром ванной, растворялась в нем и ничего не видела. Я вылила на себя еще одно ведро горячей воды и почувствовала себя лучше.

Я не спеша вымылась, когда закутанная в полотенце входила в спальню, увидела свое отражение в зеркале. Поколебавшись, развернула полотенце и внимательно рассмотрела себя. Мне было больно это делать. Каждая складка, каждая морщина, каждая растяжка на коже свидетельствовали о возрасте. Это не было бы проблемой, будь Сако жив, подумала я. И тотчас вспомнила молодого араба, его взгляд, свое влечение к нему и свой страх.

– Ты врешь себе, – сказала я, – ты врешь себе, как всегда.

Я достала из шкафа вещи, которые годами не носила: приталенную юбку, расклешенные брюки, туфли на высоком каблуке, бирюзовую шелковую блузку. Прикосновение к гладкому шелку пробудило случайные детские воспоминания: как бабушка брала меня с собой к своим друзьям на Пушкинскую улицу, как она играла на пианино, а пожилой мужчина в некрасивых роговых очках (ее друг из Тбилиси) аккомпанировал ей на скрипке; много лет спустя, когда членов этой семьи рассеяло по миру (они уехали то ли в Афины, то ли в Будапешт), бабушка велела перевезти их пианино к нам домой. Это то самое пианино, которое теперь стоит у меня в гостиной. Потом без всякой связи с этим вспомнилось, как мы с папой проходим мимо витрины игрушечного магазина на Абовяна и я заглядываюсь на черногривую лошадку на зеленых колесиках; а потом я будто перенеслась в дом на Московской: вечер, мы всей семьей садимся за круглый стол с кружевной скатертью, которая меня ужасно раздражала, но очень нравилась маме, и дедушка – как сейчас вижу – осторожно касается краем граненой рюмки моего носа, как бы чокаясь со мной, и разом пьет, пока я морщусь от запаха водки. Я стояла в растерянности, держа в руках бирюзовую блузку, и теперь, сосредоточившись на картинке из прошлого, вспомнила, что в те любимые бабушкой вечера на Пушкинской, когда она растворялась в музыке (я никогда не видела ее более счастливой, умиротворенной, довольной жизнью, чем тогда), она надевала именно эту шелковую блузку. Это была ее любимая блузка, и, может, поэтому, когда бабушка умерла, я сохранила ее как реликвию, как воспоминание о тех днях, когда бабушка была по-настоящему счастлива, несмотря на все доставшиеся ей тяготы.

31.12.1996

Ереван страшно занесло снегом. Давно такого не было. Но мальчишки счастливы и играют в снежки с детьми во дворе. С утра пришел отец, чтобы вместе отпраздновать Новый год. Принес банку виноградных листьев, так что я сбегала на рынок за мясом (ужасно устала, пришлось отстоять очередь). Сейчас приготовлю долму и накроем стол.

Весь день думаю, что в первую очередь надо привести себя в порядок. Сосредоточиться на работе, следить за своим телом. Больше не врать себе. Это будет моей главной целью в новом году, моим первым шагом к новой жизни. Все остальное – потом. Иначе я просто не выкарабкаюсь.