Демоны да Винчи

Возможно, папа Сикст IV, который слывет человеком, склонным к роскошеству и ценящим мужскую красоту более всего остального, действительно поручает тайные миссии людям эффектным и состоятельным. Значит, убийца может прибыть в портшезе, на коне или даже в карете. Однако улицы и переулки оставались пусты, если не считать их обычных обитателей: отбросы общественной жизни рылись в пищевых отбросах.

Он зевнул, прислонился спиной к каменной кладке и стал ждать.

* * *

Его память услужливо перебирала в памяти картину недавнего посещения тюрьмы. Он вошел в караулку тюремного сторожа, и пол качнулся у него под ногами: маленькая Лиа сидела у стола и возилась с тонким и юрким белоснежным зверьком, подкармливая его корочками хлеба и сыра — он вполне заслужил такое обхождение, рядом с ножкой стола валялась задушенная мышь. Свободной рукой девочка гладила пушистую шубку с такой нежностью, что даже адский пламень в глазах зверька утих, он нежился, перекатываясь по столешнице, пока сторож разглядывал листок с ручательством синьора Джулиано.

— Печать вроде ихняя, дома Медичи, а что здесь писано, кого отпускать по такой бумаге и куда внесли залог — Бог весть. Сейчас пойду разыщу святого отца с тюремной часовни, уж он мне прочтет слово в слово.

— Простите, синьор сторож, а откуда у Лиа такой чудной зверек?

— От арестантки, откуда еще? Но зверь справный, рабочий. Мышей ловит почище иной кошки. Только не жрет их совсем! Чем кормить такого — ума не приложу.

— Неужели синьора, его прежняя хозяйка, не рассказала, как о нем заботиться?

— Нет, синьор. Она вообще ни слова не говорит, сидит пригорюнившись. Воды не пьет, на еду вовсе глядеть не хочет. Хотя какая у нас тут еда? Супруга по доброте принесла ей яблоко и винограду, но все без толку. Миска так и стоит на полу нетронутая. — Сторож понизил голос, — боюсь, заморит себя голодом, дуреха, а мне отвечать. У нас начальство разбираться не станет, турнут со службы и всех дел. Синьора-то важная птица, да и жаль, коли помрет — редкостная красавица. Сразу видно, дама пристойного поведения, а не шалопутная девка.

— Послушайте, синьор сторож, — Леонардо, к большому восторгу девчушки, несколько раз подбросил и поймал яблоко. — Позвольте мне поговорить с вашей узницей? Вдруг я уговорю ее немного поесть?

Сторож хмыкнул:

— Попробуйте, синьор, пока я сбегаю к дьякону. Кто их баб разберет, чего они хотят? Единственно, между вами будет решетка. Идите за мной, я отопру окошко в двери.

* * *

Синьора занимала ту же самую камеру, которую недавно покинул Леонардо. Она сидела среди растрепанной охапки соломы, ее спина оставалась безупречно прямой, а руки были сложены на коленях, ее запястья охватывали проржавевшие полоски железа — кандалы. Они были очень громоздкими, и казалось, в любую минуту готовы соскользнуть с нежных женских ладоней. Лишенная солнечного света, ее красота стала еще более изысканной, живописец не знал краски, чтобы передать такую прозрачную бледность, особенный цвет глаз и легкую, словно забытую на лице улыбку. Заметив его, синьора встрепенулась, откинула со лба вдовье покрывало и разглядывала нежданного визитера.

— Простите дерзость незнакомца, мадонна, рискнувшего нарушить ваш покой. Вы не помните меня, но я тот человек, который разгадал секрет вашего сундучка в доме нотариуса. У меня остались зарисовки, вот — взгляните. — Он прижал тетрадь с рисунками прямо к решетке. Против его ожиданий синьора поднялась с топчана и приблизилась к двери настолько, насколько ей позволяла ржавая цепь, соединявшая наручники с громадным ржавым кольцом, вмонтированным в каменную кладку.

— Значит, это ваши рисунки… — Голос у нее был грудным, очень красивого окраса, даже при том, что она говорила совсем тихо.

Леонардо убрал тетрадку и прижался щекой к стальным прутьям, — синьора подошла достаточно близко, чтобы он смог чувствовать ее дыхание на своей щеке. — Синьора, мне неизвестно ваше имя, но поверьте мне, я хочу вам добра, — прошептал он.

— Какой прок в имени? Оно пустой звук. Но если желаете, зовите меня Луиса.

— Мона Луиса, вы можете избегнуть пыток и суда! — снова зашептал он. Запах меда и луговых трав, исходивший от ее кожи, наполнил все кругом, его мысли закружились в безумном хороводе, как бывает весенним утром.

— Прошу вас, заклинаю, прислушайтесь к моим словам. Вы можете избегнуть пытки и суда. Я знаю, вы не убийца, вы должны вернуть себе свободу, сбежать отсюда!

Уголки губ моны Луисы чуть дрогнули, стали подобны слабой улыбке.