Демоны города масок

С этими словами Дан улыбнулся уголками губ, но глаза его остались печальны. Все же дружба с Иссуром наложила на него куда более глубокий отпечаток, чем мне представлялось. Не могу сказать, что слова товарища казались пустыми, ведь я сам не был чист и благороден, но отчего-то в груди мерзко жгло чувство… обманутого ожидания. Даирская рота навиров была куда более грязным местом, чем виделась издали. Вблизи же от нее исходил смрад протухших идеалов, которые отцы-командиры прививали нам с детства. Кто-то с ними жил, а кто-то топтал ногами.

Обманывая Беркута с Амаль и жалуясь на продажность навиров, я лишь передавал слухи, наивно полагая, что большинство братьев преданы войску. Ошибаться было больно.

– Бывай, второй после командира. Найди ублюдка, который открыл охоту на навиров. Если не найдешь, старина Бор разочаруется, – с кривой ухмылкой попрощался я и сел в седло.

Лицо Дана не выражало ничего, кроме печали, как, наверное, и мое. С тяжелой душой покидал я Даир, оставив позади Амаль, которую так и не отыскал, и Иду, которую так и не выручил. В одном Дан оказался прав: блуждать по дому воеводы в поисках плененной служанки было слишком самонадеянно и глупо. Даже пробравшись туда впервые, я страшно рисковал, но рисковал ради наместницы. Ида же… Ида была хорошей девушкой, чья судьба мне небезразлична, но она – не Амаль. И на этом все.

Заря ступала размеренно и осторожно. Мельтешащая рыночная толпа с ругательствами расступалась, пропуская лошадь, но как только горожане замечали мою форму, тут же стыдливо затыкали рты.

Я пришел в Нарам оборванным голодранцем в окровавленной одежде, неся с собой вещевой мешок и слезливую легенду о нелегкой судьбе. Уезжал же опальным навиром, лично выдворенным полковником Басаром. Не срасталось у меня с родиной, как ни крути.

Вскоре шумный Даир остался позади, а величественная гряда росла перед глазами тем скорее, чем ближе осеннее солнце клонилось к горизонту. В сумерках я набросил на себя походный плащ, перекусил лепешкой, скормил яблоко Заре и вновь оседлал ее.

Когда мгла сгустилась, мы достигли речной долины. До Вароссы осталось три дня пути. Как бы разум ни умолял обойти и никогда больше не вспоминать о городе роз, я не мог побороть сумасбродную надежду, что Амаль бежала туда, где была сильней всего. Что, если она прячется в Нечистом лесу? Мне следовало хотя бы издали посмотреть на ее поместье и понаблюдать. Вдруг след одного из солдат приведет меня к наместнице? Мне ничего не было нужно, только бы убедиться, что она жива.

Заночевали мы в долине, не разжигая огня, чтобы на открытой местности не привлекать внимание. В этих местах обитали общины кочевников. Лучше бы мне с ними не встречаться. Спал я беспокойно, то и дело просыпаясь и оглядываясь по сторонам. Заря же крепко заснула до рассвета.

Следующий день мы провели в спокойствии, миновали живописную деревеньку, раскинувшуюся прямо в горах, и по серпантину неторопливо взобрались на плато. По дороге попадались путники, следующие в Даир и из Даира. Невольно вспоминался путь из Адрама в Вароссу – несколько дней скачки, утомившие коня до изнеможения. Мне пришлось бросить его в предгорном поселении и перебираться через Нарамскую гряду в одиночестве. Нет, я никогда не был одинок, пока рядом ошивался Реф. Мой родной старый валенок.

Барахтаясь в воспоминаниях, я и не заметил, как окончательно стемнело. Заря тревожно мотнула головой за мгновение до того, как перед нами полыхнула вспышка света и что-то громко затрещало, напугав лошадь до неистовства. Она ринулась бежать с такой скоростью, что я едва не слетел с нее. Заря неслась и неслась, не разбирая дороги, я пробовал ее успокоить, но не сумел удержаться в седле – сила незримого удара пришлась прямо в бок и выбросила меня прочь. Я рухнул в кустарник, оцарапав руки, которыми закрыл голову, и ощутимо приложившись боком. За Зарей метнулись несколько смазанных во тьме фигур, а вокруг меня взвились собственные тени. Кто бы это ни был, он не сумеет подобраться близко. Ну же, твари, зажгите огонек. Малюсенький огонек. И я сожгу вас огненной бурей!

Но огонь не зажигали, да и не делали ничего. Плато словно вымерло, отчего я на минуту ощутил себя трусливым идиотом. Не успела эта мысль оформиться и придавить мою гордость грузом позора, как совсем рядом раздался заунывный голос, то ли женский, то ли мужской – не разобрать. Он выл, словно зверь, становясь то громче, то тише. Ему вторили еще несколько. Шаманы!

Послушные моей воле, верные тени ринулись к врагам, но рассеялись дымкой, едва коснувшись их фигур. Чудилось, завывания унеслись к самым небесам, впитались в землю и выросли из нее невидимыми силками, опутавшими мое тело. Я пытался перенаправить неведомую силу, как обычно проворачивал со стихиями или же другими дарами колдунов, но песнь не покорялась. Заунывные звуки взяли меня в надежный плен, и на любой мой рывок лишь сплетались крепче.