Демоверсия

И тут, с книгой в руках, он начал таять в воздухе, а комната при этом стала меняться. Место, где сидел Николай Александрович, стало землей, кровать превратилась в холм и покрылась мелкими фиолетовыми цветами, а шкаф – в большое дерево, на ветвях которого росли книги, как бумажные яблоки. Точнее, не вполне книги, скорее поделки из них. «Такие мы с мамой в детстве делали на Новый год из старых газет: получался будто объемный бумажный шарик», – вспомнила Аня, сама вдруг оказавшись в опустевшем комнатном саду. Она сорвала один из шариков и подбросила его, а шарик, вдруг раздвоившись, превратился в двух белых птиц со вкраплениями черных пятен – там, где раньше были буквы. Одна из птиц чирикнула, подзывая вторую, и, одна за другой, они вылетели в открытое окно.

Аня почему-то испугалась и побежала за ними, выглянула из окна и увидела широкую красную реку, на поверхности которой плавали рыбьи головы, глядя ей в глаза.

Аня проснулась от вибрации телефона под подушкой.

– Как ты? – писал Ян.

– После льда морозит, – ответила Аня. – Пытаюсь спать.

– А мы отваливаем от берега. Спи! Пожелаем друг другу: я тебе – спокойного сна и здоровья, ты мне – попутного ветра!

– Желаю.

– Сегодня будем класть якорь в Аши Кою, что означает «Пиратская бухта», – продолжал писать Ян. – Она не на всех картах обозначена как стоянка. Но там галечный пляж, бунгало под соломенными крышами, людей почти нет… Добжэ там[111].

Аня представила себе бунгало и соломенные крыши.

– Полежать в больнице иногда очень полезно, – написала она. – Сразу наглядно понимаешь, насколько многим гораздо хуже, чем тебе. Вообще многое понимаешь. Но что-то – слишком поздно.

– Мне часто говорят: зачем сравнивать с худшим, надо сравнивать с лучшим. Нет. Смерть – универсальные весы. У тебя все хорошо!

Аня снова начала проваливаться в забытье, на этот раз без сновидений, – но со смутным осознанием, что еще одно «слишком поздно», еще хотя бы одно запоздалое понимание, одна капля чужой крови – утопят ее саму.

– 9–

Когда Аню выпустили из больницы, отдыхать было некогда: вечером должен был состояться концерт в музыкальной школе. Лиля участвовала – играла в ансамбле и пела в хоре. Аня заехала домой, приняла душ и пошла за Идой в сад. Утром она сказала Владу, что ее выписывают, и он уехал.

– Мамочка!.. – Ида повисла на Аниных ногах. – Ты вернулась…

– Ну конечно, – сказала Аня, обнимая ее.

– А папа дома?

Аня мотнула головой и напряглась, но Ида просто сказала: «Понятно» – и начала одеваться. А потом посмотрела на Аню и неожиданно спросила, тыча себе в лицо и показывая выемку над верхней губой:

– Мама, а это что? Тарелочка для соплей?

Аня рассмеялась.

– Пойдем, тарелочка! Сейчас у Лили концерт.

Они вышли из сада и пошли в сторону музыкалки. Идти было немного больно, и, чтобы отвлечься от боли, Аня стала что-то в полголоса напевать.

– Мама, ну не пой, – дернула за руку Ида.

– Почему?

– Потому что петь надо только тогда, когда другим хорошо.

– А тебе что, плохо?

– Плохо. Я не хочу на концерт, хочу к папе, – сказала Ида и начала сама что-то петь.

– Ну тогда ты тоже не пой, – попросила Аня.

– Почему?

– Потому что когда тебе плохо, мне тоже плохо.

– Тогда я заплачу, – вздохнула Ида.

– Тогда я тоже заплачу.

– Ты не можешь плакать, ты взрослая.

– Значит, давай петь, – развела Аня руками.

– Ладно. Давай.

– Давай. А про что?

– Про Эльзу.

– Не хочу про Эльзу. Давай про синего краба.

– Тогда лучше про голубой шарик. Только петь буду я, – безапелляционно сказала Ида.

– А я? – обиделась Аня.

– Ну мама! Ты что, совсем ту-ту? Слушать, конечно!

– Ну пожалуйста, Ида, давай вместе, мне тоже хочется.

Ида сердится, хлопает себя по лбу, мотает головой:

– Что с тобой делать… Хорошо.

– Девочка плачет – шарик улетел.

– Ее утешают, а шарик летит, – трогательно коверкает Ида.

– Девушка плачет – жениха все нет.

– Ее утешают, а шарик летит.

Они останавливаются у дороги. Аня крепко держит Иду за руку, ждет. Мимо медленно и бессмысленно проплывает снегоуборочная машина с открытым ртом грязного ковша.

– Женщина плачет, муж ушел к другой, – поют они вместе.

– Ее утешают, а шарик летит[112], – допевает строчку Аня, пока Ида стягивает с головы вязаный шлем. – На, бахилы надень.

Школа была полна народа. Кругом суетились нарядные дети и взволнованные родители, некоторые были с грудничками на руках. Аня разыскала Лилю и хотела поправить ей юбку – наружу вылезла этикетка, но Лиля отстранилась:

– Мам, ты че, я сама.

Аня вспомнила, как впервые привела ее сюда за руку – тоненькую, маленькую. Как пришла на первый такой концерт, и на сцену вышла хоровая группа шести-семилетних детей. Они пели песню из старого фильма про маму-козу и ее козлят, ту самую, которую совершенно невозможно слушать без слез. Потом они запели что-то еще, и голоса у них были такие тонкие и прозрачные, что весь зал замер под этими звуками. Казалось, что пели ангелы. Впрочем – так оно и было на самом деле.

Концертный зал был украшен витражами, и свет, проходящий через окна, ложился на детские лица яркими бликами.