Демоверсия

– Очень поразили меня способности местных бегать по Столбам. Именно бегать. Пока я залез, один молодой человек три раза поднялся и спустился – причем не совсем трезвый. Каждый свой подъем он отмечал наверху: там у него бутылка водки была.

– Да-да-да, – подхватил Ян. – Они там прямо с закрытыми глазами бегают! И все почти пьяные. Очень это удивительно.

Парень кивнул.

– А мы, когда все залезли, однажды вечером притащили с собой патефон и завели его там. Представляете? Тишина, красота, и патефон играет.

И все замолчали, представляя про себя звучание патефона, и замерли, и действительно зазвучала какая-то старинная музыка – с потрескиваниями и щелчками, откуда-то из глубины костра. Аня посмотрела вокруг и увидела, что в типи никого больше нет, только она и Ян. Он встал, протянул ей руку, и они начали танцевать в типи под звуки патефона. Ян потянул ее к себе, и Аня словно завернулась внутрь, под сгиб его локтя. Он спросил:

– А ты лазила по горам?

– Нет, – ответила Аня, раскручиваясь обратно и немного отрывая от пола правую ногу. – Я боюсь высоты. Но в детстве мы прыгали по гаражам с мальчишками.

Она отняла руку и слегка подпрыгнула, став на бревно у костра, а потом прошлась по нему, от одного конца до другого, раскинув руки, словно идет по канату и боится упасть. Ян наблюдал за ней с улыбкой.

– У нас игра такая была, – сказала она, немного покачиваясь и заводя ногу за ногу. – Нужно было плюнуть как можно дальше, на середину соседнего гаража, а потом прыгнуть.

Она прыгнула вдруг, перескочив костер, и оказалась на другом бревне.

– Выигрывал тот, кто перепрыгнет собственный плевок.

Аня прыгнула еще раз и вернулась на исходное место. Звуки патефона исчезли, в типи снова было полно народу, а парень рассказывал какую-то историю.

– Примерно в середине лета мы с одним пенелопцем, Андрюхой по кличке Балу, пошли в двоечку на Северо-Чуйские Белки. Остальные командой шли в пятерочку, там же, а мы должны были им сделать заброску. Я впервые так долго ехал на автобусе, часов десять. Многие во время остановок бегали блевать, но я держался. Меня тогда поразил один алтаец: он постелил что-то на полу автобуса и лежа пил облепиховое вино.

Ян взял гитару и снова начал что-то петь, но Аня продолжала слушать парня.

– Балу всю дорогу – и в автобусе, и потом, на плато и перевалах, – пел песню из мультика про водяного «А мне летать охота». Все на него шикали, но ему было по барабану, и он продолжал петь. На середине подъема вдруг услышали сверху крик: «Камень!» Мы с Балу увидели камень размером с меня. Он прыгал по кулуару из стороны в сторону, и было непонятно, куда бежать. Когда он оказался совсем близко, время остановилось. Камень мягко приземлялся, а потом подпрыгивал мячиком. И мы полетели вниз, как в песне, которую пел Балу. Пролетев метров сто, мы остановились – рюкзаки были тяжелыми и затормозили, как якоря. У Балу была голова в крови, а на мне ни единой царапины. Только железная коробочка, в которой я в рюкзаке хранил сигареты, была всмятку.

Он достал из кармана пачку «Примы», взял одну сигарету, а остальные протянул вперед. К «Приме» потянулись руки, и все закурили. Типи заполнилась густым дымом, и сквозь него Аня видела, как Ян прочищает трубку.

– Я недолго оставался в «Пенелопе», – сказал отец. – Женился.

Ян посмотрел на Аню, и она растерянно захлопала глазами.

– Кимже естещь?..[115]

* * *

– Улыбайся, мама! Улыбайся!

«Улыбайся, черт тебя дери», – говорила себе Аня и улыбалась.

– Теперь я узнаю́ свою маму. Мама. Мамочка.

Мокрая Ида кидалась обниматься и мочила Ане футболку.

– Почитаем? – с надеждой спросила она, когда была уже сухой и одетой.

– Почитаем.

Они пошли в спальню и взяли книгу. Лиля примостилась рядом, приготовившись слушать. Ида, не в силах сидеть спокойно, сложила на стену ноги.

– Так… Страница девяносто пять.

Аня снова будто раздвоилась, и одна ее часть читала книгу, а другая – отвечала на сообщения Яна, который писал все реже.

– У меня все хорошо, только чертовски грустно, – писала одна.

– О-го-го! – читала другая. – Вот это труба! Я смогу разглядеть блоху в Южной Америке!

– Милый друг, улыбнись хотя бы идиотскому моему письму, – читала невидимая Аня, и на лице мелькала невидимая улыбка.

– Прости меня, милый аптекарь, – сказала Пеппи, – но ты так хорошо разбираешься во всех болезнях, что я подумала, ты, наверное, сможешь мне сказать, что нужно делать, когда болит живот: жевать горячую тряпку или лить на себя холодную воду?