День Бахуса

Первая пуля разбила зеркало за спиной Джона Деллинджера и началась жутко скоростная перестрелка, среди которой явно выделялся Нельсон Детское Лицо, сам того не зная, он на своем пианино исполнял этюды Листа.

Обе стороны радостно исходили свинцом, убавляя ряды нападавших и защищавшихся. Все так увлеклись пальбой, что в суматохе никто и не заметил, как в очередной раз Джон Деллинджер, не спеша, целый и невредимый, покинул неудавшуюся вечеринку.

На следующий день с поля брани уносили и хоронили почти всех участников party, а Джон Деллинджер в это время обирал очередной банк Среднего Запада, поражая несчастного Пурвиса своей дерзостью и везением.

Сам того не зная, Джон Деллинджер придерживался правила древних римлян: numquam periculum sine periclo vincitur. Что означало: ни одной опасности нельзя преодолеть, не подвергаясь опасности. Ну а то, что ему долго везло чуть больше других, это не просто дело случая – звезды давали Джону шанс перейти на другую сторону, он того был достоин…

Что бы ни происходило в мире и со мной, какие бы фантазии и какое бы настоящее не овладевало. Ничто не вредило мне. Я был открыт всему, чувствительно внимая малейшему колебанию мира, принимая внутрь лишь то, что настроено на чистоту. Я всегда слышал, видел и чувствовал, как стучит каждое сердце и бегут по его капиллярам кровеносные частички. Как каждая мысль отливается в хрупкие гипсовые статуи, каждое слово пеплом сыпется на головы, каждый удар пульса тонким слоем нетленной пыли ложится под ноги, чтобы при случае, к исходу всех тысячелетий, накрыть с головой. Если смертоносный ритм нашего дыхания не смениться на живую радость свободы.

Нужен лишь момент, чтобы остановиться и стряхнуть с себя всю дрянь, весь хлам и мусор, и неторопливо, оглядывая тревожные лица остающихся, на ходу войти в поезд, уносящийся в другую сторону. И стать невидимым для дурных глаз и бесплотным для грязных рук.

И прав был капитан Беллфиосса – держась за тиреус, я чувствовал, как мощно пульсирует сиюминутный миг, как он разрушает засохший вокруг мир предметов, как он выбирает направление согласно ритму сердца, и несет, как волна в час прилива к берегу.

Спустя несколько дней я возвращался домой, прячась глубже в рукава и воротник. Было холодно, зима наступала, грабя город ледяным ветром и белой пустотой. Я купил вино и стал пить за углом дома назло зиме. Если бы я был дедом Морзом, я бы её любил. Но меня еще не назначили Дед Морозом и, облизывая замерзшие губы, я тревожно твердил под синий нос:

– Дрянь погодка, надо отсюда валить… Валить, валить отсюда…

Я почувствовал, как тиреус, лежавший в кармане, завибрировал, указывать путь.

Небольшая двухмачтовая шхуна в соседней гавани собиралась сняться с якоря. Незнакомый капитан расхаживал по палубе и отдавал последние распоряжения. Заметив меня, он остановился. Я был единственный человек на причале в ранний час, я поздороваться и попробовал завязать разговор.

– Доброе утро, кэп, кажется, вы готовитесь покинуть этот берег?

Капитан молча изучал меня. Нельзя было назвать его наблюдение слишком дружелюбным да и равнодушным тоже. Он смотрел с каким-то грустноватым сожалением.

– Что не так, капитан? – спросил я.

Он отрицательно покачал головой.

– А почему вы смотрите на меня, как на дезертира вымаливающего прощение?

– А что вам собственно нужно?

– Срочно покинуть город.

– Что за срочность такая?

– Я давно не видел кораблей. Ваш первый за последние полгода.

Капитан опять посмотрел на меня с сожалением и нехотя крикнул:

– Ну что ты стоишь там? Тебя-то и ждем. Живо наверх.

Я быстро поднялся. Не скажу, что испытал шальную радость. Так, облегчение, будто сбросил утренний балласт.

– Скажите, кэп, – представ на палубе, спросил я, – куда держим курс?

– А тебе есть разница? Я так понимаю, тебе важнее не куда вы, а откуда.

– Есть такое.

– Тогда никаких вопросов. Хватит мне ваших куда и зачем. Целая команда таких Сначала для себя решите, а потом другим голову морочьте.

Тон капитана был суров, и я согласно кивнул.