День Безумия (СИ)

– Нет, просто сопровождающие. Они помогли мне оседлать улитконя, – Ирацибета даже не обернулась. – Игорь, я так устала! Хочу помыться, поспать, наконец, в теплой постели и съесть что-то более существенное, чем грибулочки.

– Непременно, моя несравненная сестрица! – рассмеялся Игорь, поднимая её в седло и вспрыгивая на круп своего алого коня. – А вы, господа, не желаете ли передохнуть в замке?

– Благодарю, сир, – Валет изящно поклонился, – но наш путь лежит через горы и долы, и мы должны поспешать. Примите наши пожелания всего наилучшего. Ваше Величество! Миледи!

Икабод поспешно преклонил колено. Ирацибета подмигнула ему, весело улыбаясь. Потом процессия развернулась и медленно двинулась к замку.

– Идем, времени у нас не слишком много, – устало произнес Стейн, положив руку на голову лондонца. Икабод поднялся, отряхнув колени.

На ночь они остановились в небольшой роще, где росли целые колонии грибцов. Икабод размышлял о своей будущей участи. Его не пугала смерть от руки Гессенца, но было неуютно при мысли, что этот волшебный прекрасный мир может рассыпаться черным прахом под ногами убийцы. Стейн наблюдал за ним, Икабод чувствовал этот взгляд. Он был готов к любым требованиям Валета. Стейну нечем было удивить его.

– Ложись спать, завтра я подниму тебя засветло, – резко велел рыцарь.

Икабод послушно вытянулся на мягкой подстилке из пушистого лилового мха. Сон не шел, Икабод просто лежал с закрытыми глазами. Прошло какое-то время и он почувствовал присутствие. Стейн стоял над ним! Икабод старался не двигаться, дышать ровно. Но от ощущения взгляда Валета ему становилось не по себе.

– Всё напрасно, сумасшедший глупец, – едва слышно пробормотал рыцарь, – он никогда не полюбит. Даже если…

Потом послышался шелест и треск. Валет укладывался спать. Смущенный, смятенный его словами, Крейн заворочался. Непрошеные воспоминания снова теснились в его мозгу. Последний день в стенах альма матер…

…Грубые ручищи, рвущие на нем одежду, кто-то вскрикивает от боли, удар вслепую попал по уязвимому месту. Но его руки перехватывают, прижимают так, что он может только извиваться, словно червь. Чужие твердые пальцы щипают его тело, выкручивают соски, кто-то жадно ощупывает промежность, больно сжимая через ткань скрытую плоть. Чья-то ладонь прижимается ко рту , и он кусает со всей холодной рассудочной злобой. Яростный вопль несется по коридору. Его сменяет другой, приглушенный слоями пыльной вонючей ткани. Его собственный отчаянный крик, порожденный поднимающимся из глубины души гневом. Он кричит едва ли не впервые в жизни, обезумев от этого ледяного гнева, страха и отвращения. И этот вопль спасает его.

– Что происходит? – холодный, сухой голос лорда Эббота, куратора школы, спугивает его мучителей. Они бегут, толкаясь и падая. А он остается сидеть, сжавшись в комок, с трудом стягивая с головы толстую пропыленную ткань. Видит вначале ноги с распухшими подагрическими коленями, потом взгляд выхватывает сухопарую фигуру, острое птичье лицо с поджатыми в гузочку губами и неожиданно красивыми большими синими глазами, слишком яркими и теплыми для такого аскетического лица.

– Вставайте, молодой человек, – говорит лорд Эббот, чуть придвигая свою трость, так, чтобы он мог подняться, ухватившись за неё. – Как ваше имя?

– Икабод Крейн, – представляется он, пытаясь прикрыться лохмотьями, оставшимися от рубашки и штанов.

– Следуйте за мной, – кивает лорд Эббот. Он подчиняется, внутренне дрожа. Но дрожь проходит, когда он видит стоящего у лестницы Майлза Дэвенпорта, своего однокашника и единственного друга в стенах Рэнсборо. И Майлз смотрит на него, а потом чуть заметно улыбается и подмигивает.

Уже вечером он едет в карете лорда Эббота вместе с Майлзом. В темном сумрачном особняке холодно, пыльно и гуляют сквозняки. Майлз представляет его леди Эббот, милой пожилой даме с такими же добрыми и теплыми глазами, как и у её супруга. Она велит служанке накрыть на стол и следит, чтобы тарелки юношей были полны. Затем Майлз ведет гостя наверх по широкой мраморной лестнице, а полная луна светит им через витражные окна, затянутые паутиной.

Они спят в соседних комнатах, но среди ночи Майлз перебирается к нему. Они тихо беседуют. Майлз рассказывает, как обратился за помощью к своему двоюродному дяде, лорду Эбботу, когда понял, что грозит Икабоду.

– Я знал, что старый ублюдок Данвик не простит и не спустит тебе пренебрежения, – тихо говорил юноша, – потому пришлось немножко присочинить и спустить дядюшку на ректорат. Ну и само собой постарался привести его вовремя, чтобы тебя выручить. Только не выдай меня, дружище. Дядя уверен, что Данвик домогался и меня тоже.

Они уснули лишь под утро, наговорившись и успокоившись. И та ночь осталась в памяти Икабода, как прибежище, уютный мирок, куда он сбегал в мгновения, когда рассудок готов был обрушиться под напором иррационального и нелогичного.

– Просыпайся!

Икабод открыл глаза, не сразу поняв, где находится. Солнце светилось и сияло в темных прядях склонившегося над ним человека, превращая их в золотые кущи.