День ботаника

– Имя – из Пушкина. – пояснил проводник. – Помнишь: «О, витязь, то была Наина!» Вот и эта: ведьма – ведьмой, а ведь какая красотка была когда-то… Имя ей родноверы дали, когда жила в их общине.

Наина действительно с виду была сущая ведьма – свалявшиеся седые космы, морщинистое лицо с крючковатым носом. Одета она была в грубую полотняную рубаху до пола и вся увешана странными амулетами, связками кореньев и гирляндами высушенных куриных лапок. Выслушав скрипучий Гошин монолог, старуха повертела в узловатых пальцах медальон убитого, кивнула по-птичьи, отрывисто, и указала на стол. На секунду Егору показалось, что её глаза, слепые, мутные, в самом деле, способны видеть.

Общими усилиями они взгромоздили мёртвое тело на столешницу. Ведьма пробежалась кончиками пальцев по изъеденному жгучими спорами лицу и стала озираться – судорожно, суетливо.

– Нож ей дай, нож! – прошипел Гоша. – Скорее, всё испортишь! Передумает же!

Егор протянул Наине нож. Свой, собственный, купленный на рынке. Широкий, слегка искривлённый, со следами ковки и согнутым вдвое череном вместо рукояти. Продавец называл его смешным словом – «куябрик».

Лезвие скользнуло по шее мертвеца. Потекла кровь, старуха ловко подсунула под багряную струю корыто, когда-то оцинкованное, а теперь проржавевшее чуть ли не насквозь. Струйка звонко забренчала по тонкому металлу. Егор замер, боясь пошевелиться – ему казалось, что всё это происходит в дурном сне.

Он не смог бы сказать, сколько на самом деле прошло времени. Струйки иссякли, превратились в отдельные капли; барабанный ритм сменился редкими щелчками по багровой, дымящейся поверхности, а потом по донцу подставленной Наиной глиняной плошки.

Егор считал капли. Зачем? Он и сам не знал, но их было ровно двенадцать – последняя кровь Алёши Конкина.

Наина проковыляла к стене, сняла с покосившейся полки кувшин. Маслянистая коричневая жидкость смешалась с кровью. Горечь полыни и ещё каких-то незнакомых трав на краткий миг перебил заполнявший подвал смрад.

Старуха низко наклонилась к лицу мертвеца, будто собиралась поцеловать его в губы – и уставилась мутными бельмами в глазные впадины, полные кровавой слизи.

Кислая муть подкатила к горлу. Егор обеими ладонями зажал рот, но Гошины пальцы, твёрдые, как старые корневища, стиснули его плечо.

– Терпи, парень, дальше будет хуже. Спугнёшь – повернётся, уйдёт, и всё будет зазря!

Лешак не соврал – стало хуже. Гораздо хуже. Наина достала из коробочки то ли высохшие стебельки, то ли скрученные из пакли жгутики, опустила в наполненные жидкостью глазные впадины, словно фитили в плошки с маслом, и зажгла от лучины. Проковыляла к столу, скрюченными пальцами обхватила голову Егора и с силой, которую трудно было заподозрить в таком тщедушном теле, нагнула к язычкам пламени, дрожащим в глазницах трупа.

Он пришёл в себя, сидя на трухлявом стволе дерева у подъезда заросшей проволочным вьюном двенадцатиэтажки. До дома с подвалом Наины было шагов сто, и Егор, как ни старался, не вспомнил, как лешак притащил его сюда, как усадил и сунул в руку фляжку.

Вода имела сильный железистый привкус. Он сам наполнял флягу – утром, из-под крана в общаге. Руки мелко тряслись, перед глазами стояла давешняя жуть – огоньки, трепещущие в глазницах мертвеца.

– Ну, что увидел? – Гоша приплясывал от нетерпения. – Давай, излагай, и подробнее, подробнее!

«…излагать? О чём это он?..»

Видение, явившееся в страшных огоньках, накатило мутной волной, словно сцена прямо сейчас разыгрывалась у него перед глазами.

…звука не было – только двое, беседующие на фоне светлой стены. Первый – студент, Лёша Конкин. Он что-то говорит – взахлёб, сопровождая слова суетливыми жестами. Выражение лица просящее, заискивающее, жалкое. Ему плохо, очень плохо. И… стыдно? Нет, он уже перешагнул через стыд и думает только о том, что собеседник может отказать. И тогда – конец.

Второй, высокий, широкоплечий, стоит, не шевелясь, руки сложены на груди. Предплечья защищены шнурованными кожаными наручами, выше локтя татуировка: перевитые стебли, унизанные цветками терновника. Одет в кожаную, прошнурованную на боках безрукавку, из-за плеча выглядывает рукоять какого-то оружия.