День ботаника

– Ну вот, значит… если углубиться в Измайловский парк, то шагов через двести-триста он становится не то, чтобы непроходимым – не пускает дальше и точка! Представь: мертвенная зелёная тишина, ни ветерка, ни шороха листьев. Воздух, и тот неживой, вдыхаешь его, а в лёгких ничего, пусто! И в черепе гудит, бьётся – «назад, идиот, пока не подох!» Потому его и называют так – Запретный Лес.

– Но кто-то всё же зашёл глубже? – разговор позволял Егору не думать о давящем на психику незримом прессе, помогал взять себя в руки. – Ты, к примеру? Чего уж, признавайся, ясно же!

– Работа у нас, егерей, такая – лезть туда, куда остальным ходу нет. Был пару раз, признаюсь. В Измайловском Кремле шарил, по долине Серебрянки прошёл около километра. Но больше – нет, не хочу. Яська говорила: белки пытались идти поверху, но тоже не выдержали, повернули. Говорят, в самой глубине Измайловского парка, обитает та сила, что властвует над Лесом – над растениями, животными, даже погодой.

– А на самом деле?

– А на самом деле – спроси у лешаков. Только они не скажут, хоть огнём их жги. У них в самом глухом уголке парка, в Терлецком урочище что-то вроде святилища – о нём ещё при царе Горохе говорили, что там-де родина всех леших. Пословица даже была: «Леший Перовский, зовёт Куликовского в гости, на родные кости». Это значит, что перовские, терлецкие то есть, лешие померли и в землю легли раньше иных прочих. Яков Брюс, чернокнижник, который при царе Петре Сухареву башню, построил, хотел Терлецкое урочище занять и леших подчинить, но ушёл ни с чем. А ученик Брюса, граф Терлецкий, искал в урочище секрет эликсира бессмертия – и, как говорят, нашёл. С тех пор и появляется там со своей чёрной собакой.

– Вот, значит как! – Егор от удивления забыл о гнетущем присутствии Запретного Леса. – А я-то, дурак, сострил – сравнил Гошу с Кощеем Бессмертным. Выходит, в точку попал?

– Выходит, так. Недаром лешаки берегут Терлецкое урочище, как Кощей свою иглу.

Длинно загудело – Лёха-Кочегар на свой манер разгонял свинцовую тоску и хмарь. Платформа нырнула под своды станции, такой же безрадостной, как и кварталы вдоль путей. Ни зелёного листика, ни травинки в трещинах тротуара, ни даже ржавой прядки проволочного вьюна на голом, облезлом бетоне, лишь пустые переплёты пешеходного мостика мёртво скалятся осколками стекол.

Егерь посмотрел на часы.

– Ну вот, «Соколиную гору» миновали. Ещё минут десять – и отпустит.

III

Нигде ещё Егор не видел таких громадных деревьев как в Лосином Острове. Состав полз между ними, словно жук по муравьиной тропке у подножий столетних дубов, и оставалось лишь удивляться, почему корни этих лесных Гулливеров, каждый толщиной с железнодорожную цистерну, пощадили насыпь. Егор не мог даже приблизительно оценить их высоту – нижние ветви смыкались метрах в сорока над головой, а дальше всё тонуло в зелёном сумраке. На паровозе зажглись калильные фонари, и состав пополз вперёд с черепашьей скоростью, не больше десяти километров в час.

Медленно уплывали назад руины платформы, сверху донизу оплетённые диким виноградом и пожарной лозой. Осталась позади брошенная на параллельных путях электричка, укутанная косматым одеялом серо-зелёного мха. – Станция «Белокаменная». Где-то здесь Митяя и подстрелили.

Бич показал на бруствер из мешков с песком по бортам платформы. – Ты, вот что, Студент: если начнётся заваруха – прячься и не высовывайся. – Как же так? – удивился Егор. – Если нападут…

– Как-как… каком кверху! Лежать и не высовываться, сказал же! Аватарки в пассажиров стараются не стрелять. Могут, конечно, случайно зацепить, но тут уж, как говорится, ничего личного. Но если начнёшь отстреливаться и попадёшь в кого-нибудь – клык на холодец, окажешься в списке их врагов. Ты ведь, как я понял, метишь в рейдеры? – Пока не знаю. Как получится.

– Раз не знаешь – не гони гусей. Поссориться всегда успеешь.

Раздался протяжный гудок, паровоз дёрнулся, резко сбрасывая ход.

– Ах ты ж, вашу мамашу! Накаркали!

Пути перегораживал завал. Толстенные, в три обхвата стволы легли на рельсы крест-накрест, образовав преграду, которую не преодолел бы не то, что маневровый 9П, но и мощный линейный локомотив.

Паровоз снова издал гудок и со скрежетом провернул колёса. Древесные стены медленно поплыли в обратную сторону.

– Берегись!

По ушам стеганул пронзительный свист. Егор испуганно дёрнулся – в полуметре от его ноги в дощатом настиле торчали две стрелы.

Он повалился под защиту мешков.

– Рюкзаком! Рюкзаком накройся, чтоб тебя!

Совет едва не запоздал. Тупой толчок, из рюкзака на два пальца высунулся плоский листовидный наконечник.

С паровоза ударил пулемёт. Яркие в зелёном полумраке трассеры летели влево-вверх, в густое переплетение ветвей. Состав набирал ход, торопясь под защиту бетонных козырьков «Белокаменной».

Ещё два удара в доски, шлепок в мягкое. На этот раз стрела не прошла насквозь, застряв в поклаже.

– Точно, озверели… – придавлено просипел Мамонт. Он не успел дотянуться до рюкзака и обрушил на себя мешки с бруствера.