День да ночь

На "пешке" своей летал Бакурский за сотни километров в тыл к фрицам, и ни разу не возникло чувство, что он оторвался от своих. Может быть, потому, что в машине их всегда было трое. Может быть оттого, что знал - могут они в любой момент повернуть. А здесь всего сто метров, а уже как будто одни остались, и до своих так далеко, что подумать страшно.

- Пошли дальше. Надо устраиваться поближе к дороге, - напомнил Афонин.

Они шли так долго, что Бакурский подумал, будто Афонин забыл, что на четырехсотметровом рубеже надо остановиться. Но Афонин, оказывается, считал шаги.

- Четыреста, - сказал он наконец и остановился.

Оба повернулись и посмотрели туда, где должно находиться орудие. Но ничего там не увидели. Только какое-то пятнышко невыразительное. И, вполне возможно, что это небольшой куст, и не имеет он к орудию никакого отношения.

- Здесь, - решил Афонин и опустил лопату.

- Не... близко?.. - спросил Бакурский.

- Да нет, как раз четыреста.

- А если... пятьсот?..

- Четыреста - самое хорошо для наводчика.

Бакурский, согласился, кивнул, и они начали размечать щель.

* * *

Чувствовал себя Ракитин отвратительно. По-прежнему болела голова, во рту пересохло и очень хотелось пить. Он взял из кабины "студера" канистру с водой и сделал несколько больших глотков. В закупоренной канистре вода задохнулась, нагрелась и стала на редкость невкусной. Ракитин сплюнул. Весь день шел наперекосяк. Все получалось не так, как надо, и не так, как хотелось. Собирались отдыхать, а приходится готовиться к бою. И расчет неполный, и кухни нет, и обещанная батарея неизвестно где. А пехота для прикрытия?.. Что уж тут говорить.

"Надо сходить к Афонину, - подумал он. - Как там у них дела идут?"

Нечего было там Ракитину делать. Вырыть щели Афонин и Бакурский могли без его присмотра. Просто тянуло пройти по степи, присмотреться к местам, по которым ночью поползут немецкие танки.

Пить все еще хотелось. Он глотнул из горлышка канистры еще пару раз, закрыл ее и бросил на сиденье. Подумал, что сразу, когда приехали, надо было послать кого-нибудь к речушке за холодной и свежей водой. Но сейчас все были заняты. Придется попозже. Как она называется, эта речка? Был в штабе и опять забыл спросить.

Степь выглядела враждебно, как будто это место специально подобрали и приспособили для танковой атаки. Ровная, гладкая, машины могут идти на высокой скорости и маневрировать. Попробуй попади в танк.

Вчера, когда прибыли сюда, Ракитин удивился, какую неудачную позицию определили орудию. Левый фланг, правда, железный. Глубокая речушка и берег крутой, обрывистый. Здесь их не обойти. А впереди и справа - степь. Ни одного ориентира для стрельбы и бесконечная возможность танкам для маневра. Так он и не понял тогда, поставили их здесь мост охранять или просто остановили на ночлег, чтобы утром двинуть дальше.

Теперь понятно - надо удержать мост. Они под рукой оказались, их первыми и сунули. Орудие с неполным расчетом и пятью ящиками снарядов поставили, чтобы удержать мост. Да любой стрелковый взвод мог бы сделать больше.

Он шел, и убеждался, что не такая уж она ровная - эта степь. Издали смотреть - как стол. А когда идешь по ней: и низинки, и холмики, и канавки какие-то. Танк на таких волнах будет все время опускаться и подниматься. Стрелять ему неудобно. Но и попасть в него из орудия тоже будет нелегко.

* * *

- Слышали, что командир сказал? - спросил Опарин. И сам же ответил: - слышали, но ничего не поняли. Считаете, что подавать снаряды - самое простое дело. Так?

- Так, - подтвердил Лихачев.

И Дрозд согласился, но молча.