День да ночь

- Снаряд! Снаряд! - Короткое как будто рубленое слово, повторялось, многократно и вызывало раздражение, постепенно переходящее у Дрозда в тихую ненависть.

Резкие выкрики, нет, не выкрики, а команды не давали остановиться, отдышаться, утереть заливающий глаза соленый пот. И сам Опарин изменился: щеки впали, резче обозначились скулы, а карие глаза прищурились до узких щелочек, как будто он и вправду вел сейчас бой.

Дрозд вертелся, Дрозд выкладывался, и для новичка у него получалось не так уж плохо. Только чем дальше, тем меньше слушалось его нетренированное тело, не справлялись с нагрузкой потерявшие упругость за канцелярским столом мышцы. И Лихачев чувствовал себя не лучше. Дрозд хоть по одному снаряду подавал, а Лихачев носил ящики, да бегом. У него от этой беготни с пятидесятикилограммовыми ящиками уже коленки дрожали.

- Стой! - приказал Опарин. Отдал эту команду, когда и Дрозд, и Лихачев почувствовали, что больше не могут. - Малый перекур.

Дрозд, где стоял, там и сел на землю. Такой нагрузочки он не получал ни разу в жизни. Лицо у писаря посерело. И обмундирование тоже стало серым. Только на рукавах темнели пятна снарядной смазки.

А Лихачев лег, прижался взмокшей на спине гимнастеркой к прохладной земле и положил ноги на пустые ящики.

Они едва отдышались, едва начали приходить в себя, когда Опарин посмотрел на часы.

- Кончай перекур! К бою!

Команда подняла, казалось совсем обессилевших солдат. Один бросился к открытому ящику, другой - к штабельку, где лежал боезапас.

- Отставить! - остановил их Опарин. - Меняемся! Лихачев - подавать снаряды. Дрозд - подносить ящики.

* * *

Впереди был почти весь день, но и дел предстояло выполнить немало. Вырыть щели, потом укрытие для машины, снять заводскую смазку со снарядов, пристреляться... А приедет новый комбат, он еще что-нибудь придумает. Не может такого быть, чтобы комбат не придумал, чем солдату заняться.

Афонин и Бакурский все еще рыли дальнюю щель.

Обычно щели роют экономно. Метр пятьдесят в глубину, семьдесят сантиметров в ширину и два метра в длину. Вполне достаточно, чтобы три человека могли ненадолго укрыться от артобстрела или бомбежки. Здесь, на двоих, хватило бы и полтора метра в длину.

Ракитин подошел почти вплотную. Сорвал стебелек пожелтевшей, высохшей травки, стоял, покусывая его, смотрел, как они работают.

Сколько земли перекопал Ракитин, подсчитать невозможно. Но чтобы так рыли щель, видел впервые.

Бакурский снимал очередной штык. За ним шел Афонин, выбирал осыпавшуюся землю и выкладывал ее на бруствер. И гнали они так девятый или десятый метр. Но мелко. Не больше чем на метр. Не щель, а канава.

Ракитин глядел, пытался понять, что они такое роют? И зачем?

Афонин слышал шаги командира, слышал, как он остановился. Не отрываясь от работы, ждал, пока сержант заговорит. Но не дождался. Разогнулся, посмотрел на командира.

- Мы с Бакурским подумали...

- И вместо щели стали рыть ход сообщения, - продолжил Ракитин.

- Точно, - подтвердил Афонин. - Понимаешь, сержант, ночью каждая светлая точка - цель. Если отсюда ракету пустить, они сразу засекут. Из щели уже не выберешься. А по ходу можно быстро перебежать и работать в другом месте.

- Далеко вы эту траншею тянуть собираетесь?

- Я бы ее до орудия тянул.

Ракитин оценил. Такая траншея - это уже кое-что. Может быть по ней и удастся выбраться. Афонин, ничего не скажешь, соображает. Мог бы, конечно, сначала и посоветоваться. Хотя, какое это имеет сейчас значение...

- Дельно, - похвалил он. - Не знаю, как до орудия, а потянем ее, сколько сможем. Дайте и мне место. Зря я, что ли, лопату захватил?

* * *

Когда Ракитин, Афонин и Бакурский вернулись к орудию, здесь еще продолжался процесс обучения и воспитания. Возле ящиков со снарядами сидели на земле Лихачев и Дрозд, похожие друг на друга, как братья-близнецы. И у того и у другого запыленные лица со светлыми полосками на лбу и на щеках - следами стекавших капель пота. Оба без ремней, в расстегнутых до последней пуговицы гимнастерках. Обмундирование у Дрозда потеряло свежесть и щеголеватость и, хотя не достигло состояния, в котором находились гимнастерка и шаровары Лихачева, но был уже заметен первый, довольно успешный шаг к этому.

Перед ними прохаживался свеженький Опарин и поучал:

- Это только первых погода трудно. Потом человек привыкает. Некоторым даже нравится...

- Загонял мужиков, - заметил Афонин погромче, чтобы Опарин услышал.

Опарин тотчас повернулся и отрапортовал:

- Товарищ сержант, рядовые Лихачев и Дрозд отдыхают после тренировки. С ними проводится беседа о необходимости достижения высокого индивидуального мастерства.

Лихачев и Дрозд встали.

- Сдвиги есть? - поинтересовался сержант.

- Так точно! Задачу усвоили. Старались до шестого пота.

- На седьмой пот нас уже не хватило, товарищ сержант, - добавил Лихачев. - Но мы довольны. Работа не совсем творческая и несколько однообразная, но может помочь нанести существенный урон противнику. Именно это нас в ней и увлекает.