День да ночь

- Значит щель, в которой человек с ракетницей укроется, надо вырыть за четыреста метров от орудия.

Ракитин пожал плечами. До такого додуматься нетрудно...

- Когда танки дойдут до этого места, надо сразу выпускать ракету, - продолжил "выдавать идею" Лихачев. - У орудия будут знать, что до танков четыреста метров. Прицел заранее установить.

- А ведь верно, - Ракитин с интересом посмотрел на шофера. - Соображаешь.

- Точно, установить на четыреста, - поддержал "идею" Афонин. - Потом сбрасываем по делению.

В главном определились, дальше все было просто.

- Роем три щели, - Ракитин уже не советовался, а приказывал. - Четыреста, триста и двести метров. Ракета на парашютике, секунд двадцать светить будет.

- Надо пристреляться. Репер поставить и по паре снарядов не пожалеть, - предложил Афонин.

- Дело, - согласился Ракитин.

- Пулемет где взять? - вспомнил Опарин. - Без пулемета это кино не пойдет.

- Пулемет дали. Правда, только один диск.

- Они что, офонарели: пулемет с одним диском?! Когда его перезаряжать?

- Говорят - больше нет.

- Ну, чмо! Ну, жлобы! Все чего-то выгадывают! На нашем горбу в рай ездить хотят!

- Снабженцы всегда химичили, - напомнил Лихачев. - Еще Суворов говорил, что работников снабжения, прослуживших год, можно расстреливать без суда и следствия.

Дрозд внимательно прислушивался к разговору. Частностей не улавливал, потому что не разбирался в них, но общий смысл понял. И еще понял, что кому-то надо пускать ракеты. Это его заинтересовало. "Уж лучше, чем снаряды таскать, - решил он. - Почему бы и не пойти? Пушечки им мои мешают. Пойду и докажу им, что не на такого нарвались".

Не мог Дрозд потом понять, почему его потянуло на подвиг. Опарину хотелось нос утереть? Да провались он, Опарин! Но это было потом. А сейчас он неожиданно для всех заявил:

- Дайте мне ракетницу и штук десять ракет. И никакие щели рыть не надо.

- Чего предлагаешь? - спросил Ракитин.

- Буду перебегать с места на место. Они не поймут, откуда я ракеты пускаю. Я быстро бегаю.

- Дура! - Опарин ничего дельного от Дрозда не ожидал, но и такой потрясающей глупости - тоже. - Дура ты Дрозд! Они тебя первой очередью срежут. Ты перед ними будешь, как дурацкая голая муха на столе.

- Если бы его кто-нибудь другой обозвал Дрозд, может быть, и промолчал. Но от Опарина он натерпелся и больше терпеть не хотел. Тем более, чересчур обидной показалась "дура". Опарин даже не дураком его обозвал, а унизительной для мужского достоинства "дурой".

- А ты клякса! - огрызнулся он и продолжил рваться к подвигу. - Молчи, если не понимаешь. Я ракету выпущу и сразу же перебегу на другое место. Когда темно станет, я опять ракету выпущу. А ты, Опарин, можешь сидеть в окопе и спокойно стрелять из пулемета.

Вот так он уел Опарина. Но Опарин ехидства в словах Дрозда не почувствовал и обдирать его не стал. Просто отмахнулся.

- Пустое дело, - не оценил предложение Дрозда и Ракитин.

- У меня такое впечатление, - вмешался Лихачев, - что обо мне совсем забыли. А ведь Афонин говорит, что три человека у орудия не управятся.

- Управимся, - Ракитин представил себе, как будут управляться у орудия три человека. - А что делать? Управимся.

- Поставьте меня четвертым.

Не имел Ракитин права ставить Лихачева к орудию. Водитель должен оставаться возле машины. Это один из нерушимых пунктов закона, по которому живут танкоистребители. Но с тремя номерами орудие потеряет одно из главных своих достоинств - скорострельность. Разобьют орудие - кому тогда нужен будет Лихачев со своей машиной.

"Придется взять парня, - решил Ракитин. - Отобьемся - сядет за баранку. И никому никакого дела. А если не устоим, какой тогда с нас спрос".

- Хорошо, - сказал он. - Будешь четвертым. Но за машину отвечаешь головой.

Четвертый номер танки не подбивает, он снаряды подает. Но если снаряд вовремя не подать, то и танк подбить невозможно. От четвертого тоже многое зависит.

- Есть четвертым номером! - Как мало, оказывается, нужно человеку для счастья. При определенных, конечно, обстоятельствах.

- С ракетами я пойду, - предложил Афонин.

- С пулеметом... я... - вызвался Бакурский.

Бакурский боялся идти в степь. И еще больше боялся, что кто-нибудь заметит это. Он понимал: там смерть. Но что он мог сделать. Другие вызвались идти, даже Дрозд.

- Ну, народ! - Опарин сердито посмотрел на товарищей. - На все пойдут, лишь бы снаряды не таскать. Конечно, с пулеметом посидеть - одно удовольствие. Или с ракетницей. А у орудия надо клячить до седьмого пота. И кто всегда клячит? Опарин. Я что, у бога теленка съел?! Нет, командир, я не согласный. Могу с пулеметом, могу с ракетницей, как хочешь. Пусть на этот раз снаряды таскают другие.

Как будто Опарин хотел туда идти. Понимал, что если у орудия будет несладко, то в степи, с этим задрипанным пулеметом или ракетницей, не будет никакой надежды выбраться. Разве только чудо. Но кому-то надо идти. За чужие спины Опарин прятаться не собирался. А там, глядишь, может, и повезет. Не повезет - значит, судьба такая. И нечего хлюпать.